Пронеслось ещё несколько мгновений, и в кабинет вошел граф Хей. Он был одет в строгий костюм-тройку, пошитый без изысков, но качество материи и искусство портного позволяли понять, что его хозяин не просто весьма обеспеченный человек, но и потомственный аристократ, не привыкший менять свои вкусы в погоне за веяниями моды. О его военном прошлом говорил гленгарри– головной убор шотландских полков британской армии, и по тому что он располагался строго прямо, можно было понять, что это старый солдат, а не богатый чудак, переодетый в национальный костюм. Мезенцов мгновенно его опознал по нескольким фотографиям, которые тщательно изучил, как и остальные материалы перед отъездом из России. Вот разве что за семь лет, кои прошли после того, как были сделаны последние снимки, седина обильно покрыла бороду и морщины на лице стали глубже.

Невзирая на ясную погоду, в его руке был зонт, что в принципе было общепринято среди населения Британской империи, включая даже офицеров при мундире и сабле. Хотя последнее обстоятельство вызывало у их русских и германских коллег презрительную ухмылку. Едва войдя в кабинет, в котором было значительно светлее, чем в коридоре, и солнце слепило своими лучами входящих, он не сразу заметил Мезенцова и прямо с порога начал:

–Рад видеть вас, Чарльз. Я приехал не один, нужный вам человек остался в карете. Вы уж определитесь, когда сможете с ним пообщаться,– и направился к нему, дабы пожать руку.

Надо отдать должное Томсону, он мгновенно принял решение и, двинувшись навстречу графу, обратил его внимание на гостя, присутствующего в кабинете.

–Мой лорд, я счастлив видеть вас. Но разрешите представить вам полковника Мезенцова, который прибыл из России и, как я понимаю, цель его визита напрямую связана с вашим делом, о котором вы рассказали мне в замке Слэйнс.

Граф повернулся в сторону полковника, они почти одновременно шагнули друг к другу, и Хей, будучи старше летами и превосходя своего визави титулом, первым подал руку. Но, судя по доброжелательной улыбке, которая скользнула по его губам, он признал в Мезенцове равного себе по принадлежности к общей касте, на коей зиждется любая империя– боевые офицеры. Пока длилась церемония знакомства, профессор сделал знак секретарю, и через несколько минут невысокий круглый стол средних размеров был выдвинут на середину кабинета, таким образом, чтобы солнечные лучи не слепили глаза. Секретарь расставил вокруг него три кресла.

Заняв своё место, Мезенцов позволил себе пошутить:

–Господа, не знаю, как вы, но я чувствую себя одним из рыцарей круглого стола, воспетых в эпосе Томаса Мэлори и в поэмах Альфреда Теннисона. Не хватает только мечей, кои следует вынуть из ножен и расположить их клинки острием к центру.

Профессор был приятно удивлён, что его гость, не отягощённый учеными званиями и регалиями, оказался знатоком легенд о короле Артуре, и подхватил эту тему:

–В таком случае, господа, я на правах хозяина предлагаю чувствовать себя равными за сим столом. А что касаемо клинков, то я спешу обрадовать сэра Хея, ибо наш гость подобно чародею Мерлину принес весть о древнем клинке, который для него может стать вторым Экскалибуром[55].

Заметив, что благородный лорд немного растерялся, Томсон подвинул пакет и лупу ближе к графу со словами:

–Взгляните на эти фотографии, сэр, и вынесите ваш вердикт.

Помня о том, насколько идея о поисках фамильного палаша заполонила ум и сердце графа, и о том, что любая новость, как радостная, так и печальная, может быть одинаково небезопасной, профессор озаботился тем, чтобы успокоительное средство было под рукой. В качестве оного выступили керамические бутылки с виски и сельтерской водой и три стакана, вызывающих уважение своими размерами, ибо в этом вопросе вкусы шотландцев и русских полностью совпадают. И кстати, сия предусмотрительность полностью оправдалась. Граф разложил фотографии перед собой и самым тщательнейшим образом изучил каждую линию изображения.

Выражение недоверия постепенно сменялось надеждой, а затем и радости. Но когда осмотр был закончен и сэр Хей попытался задать вопрос, то из неожиданно пересохшего горла смог вырваться лишь сип. И лишь после того, как он, практически не отрываясь, выпил не менее пинты воды, а после запил оную стаканом виски, то вновь обрёл возможность говорить. Но теперь с его уст как будто сняли невидимый запор– его буквально прорвало, и он говорил, говорил, говорил. Если не считать массы комплиментов, адресованных «господину полковнику», с количеством и красочностью коих могла сравниться разве что траурная речь, предусмотрительно написанная для начальства услужливым подчинённым, вся оставшаяся часть тирады состояла из трёх слов: как, где и когда. Мезенцову сначала пришлось повторить свою историю, а затем отбиваться от графа, который буквально вцепился в него обеими руками, пытаясь вытянуть из кабинета, дабы «немедля мчаться за палашом». Сей порыв удалось сдержать лишь благодаря вмешательству профессора, который сообразил, что на этом празднике жизни решение его проблемы с пропавшим казенным имуществом может отойти на задний план, а посему принял самое деятельное участие, воззвав к здравому смыслу своего друга.

–Уильям, давайте поступим так: господин полковник напишет записку своему денщику, оставшемуся в отеле, с указанием доставить сей палаш на вашей карете прямо в музей. А пока вы пообщаетесь у меня в кабинете, я проведу приехавшего с вами человека по музею и ознакомлю с соответствующими документами.

Сие предложение устроило всех присутствующих, и они вновь собрались в кабинете спустя час. Профессор был счастлив от того, что получил клятвенные заверения от юриста в том, что «не позднее чем через три дня будут составлены все необходимые бумаги», а граф с блаженной улыбкой поглаживал вернувшийся из небытия фамильный палаш. Но даже когда с их уст готова была сорваться фраза: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!», практичность и скупость, присущая шотландцам, нашёптывали им предостережения: «А что же потребует этот русский полковник за свой щедрый дар? Quidquid id est, timeo Danaos et dona ferentes!»[56] Но далее отмалчиваться было проявлением дурного тона, и граф, в очередной раз поблагодарив Мезенцова, был вынужден задать вопрос:

–Господин полковник, вы оказали мне неоценимую услугу. Скажите, чем я могу отплатить вам за сей бесценный дар?

При этом в его душе чувство искренней благодарности вело нелёгкую борьбу с раздражением от того, что он, Уильям Гарри Хэй, граф Эрролл-девятнадцатый, находится в долгу перед каким-то туземным дворянчиком из варварской Московии.

Мезенцов для вида изобразил незначительное смущение, убедился, что хозяин кабинета ушел, вызванный секретарем, после чего быстро заговорил:

–Сэр, ни о какой благодарности, выраженной в материальной форме, не может идти и речи. Тем более что речь идёт не о драгоценной безделушке, а о боевом фамильном оружии, кое должно принадлежать семье. Но я был бы счастлив, если вы помогли мне советом или рекомендацией. Дело в том, что и я занят поисками. Во время Восточной войны, когда злой рок заставил наши империи позабыть боевое братство в совместной борьбе с узурпатором, мой дядя, тогда поручик Николай Мезенцов, сражался в Крыму. Во время осады Севастополя он был награжден золотой полусаблей с надписью: «За храбрость». В сражении на Черной речке ранен, и его вынесли на руках двое солдат. Их отход остались прикрывать несколько казаков, а так как стрелять было уже нечем, они сражались холодным оружием. Командовал ими молодой хорунжий, владеющий искусством обоерукого бойца. Именно ему мой дядя передал своё наградное оружие. После заключения перемирия для сбора павших нашли и тело хорунжего, но золотого клинка при нём не было. В руках дяди остались лишь ножны, что печалило его. Незадолго до подлого убийства он писал мне, что мечтал бы найти утерянную полусаблю. Годы поисков не дали никаких результатов. Но не так давно мне пришлось познакомиться с одним из издателей, который приобрёл ценную рукопись у некого шотландца, предпочитавшего сохранять анонимность. Длительное время они состояли в переписке, и в одном из писем сей господин упомянул несколько ценных клинков, вывезенных им из Крыма. Среди них была шашка кавказского образца с орденом святой Анны четвертой степени на эфесе и золотая полусабля, к эфесу которой граф Мезенцов прикрепил герб нашей семьи. К сожалению, всё, что я смог о нём узнать, что он проживает в Эдинбурге, но мне стало известно, что он азартный игрок и скрывается под псевдонимом, ибо подозревается в том, что нечист на руку. Но зато мне известен его номер счёта в Royal Bank of Scotland. В Санкт-Петербурге мои друзья из завсегдатаев английского клуба порекомендовали обратиться в Эдинбургский музей, где могут знать известных коллекционеров холодного оружия. Здесь же я надеялся найти хозяина палаша, что мне и удалось… С другой стороны, мне бы хотелось, учитывая репутацию человека, которого я разыскиваю, сделать это как можно более деликатно.