О принадлежности сего почтенного старца к британской разведке знали только единицы. Мальчишка ему явно понравился и не только с точки зрения его деловых качеств. Дело в том, что Бентам был ярым противником осуждения содомии, как с точки зрения нравственности, так и законом. Еще в 1785 году из-под его пера вышла работа «Offences against One’s Self: Paederasty»[61], которая хотя и не была опубликована, но получила широкое распространение среди сторонников содомии и скотоложества. А что касается самого мэтра от философии, то в обществе ходили слухи о том, что он, работая над вышеуказанном эссе, не ограничился теоретическими рассуждениями, а занимался в некотором роде практической деятельностью в этом направлении, в том числе и с детьми. А посему Дэвид Эркард, имевший более чем традиционные вкусы и наклонности, горячо поблагодарив Бентама, под благовидным предлогом отказался оставить своего племянника у него в гостях, предложив вернуться к этому вопросу несколько позже. К счастью для Джорджи, повторная встреча состоялась только через два года, когда сей любвеобильный философ уже пребывал в ином мире, тем не менее она стала ещё одним суровым экзаменом, которым регулярно подвергал его дядюшка.

Для организации сего свидания не потребовалось вызвать дух умершего, а всего лишь совершить визит в Лондон на Финсбери-сквер. Именно в этом месте располагались консультационные комнаты, где практиковал известный врач Томас Саутвуд Смит, коему Бентам в своём завещании поручил распорядиться своими бренными останками с максимальной пользой для науки. В результате скелет покойного был облачен в костюм, набит сеном, а его голова забальзамирована традиционными методами маори. После сих манипуляций его посадили на стул в специальном деревянном шкафу с большой стеклянной дверцей. Так как искусство бальзамирования было несовершенно, очень скоро пришлось создать восковую копию головы и водрузить ее на скелет ученого. Настоящую же голову Бентама они положили у его ног, что явно не придавало очарования сей композиции.

Возле этого шкафа Джорджи пришлось пробыть не менее четверти часа, что, несомненно, стало серьёзным испытанием для психики ребёнка. К его чести, он сумел преодолеть страх и продержался в комнате всё отведённое время, не попытавшись убежать оттуда через незапертую дверь. В результате сих экспериментов Дэвид Эркард утвердился в правильности своего выбора, и дальнейшая судьба Джорджи была связана с делами тайными, сиречь шпионскими.

В своём отеческом доме ему суждено было прожить лишь до 1836 года, и сразу после пятнадцатилетия он переехал в замок Эркард на побережье озера Лох-Несс, где располагалось поместье его дядя. Если быть абсолютно точным, то сам замок был взорван ещё в XVII веке во время осады якобитами и представлял собой весьма живописные, но полные руины. А посему жить пришлось в загородном усадебном доме, который во Франции принято именовать «шато». Но так или иначе, здесь было всё необходимое, дабы Джорджи мог получить отличное домашнее образование, соответствующее его общественному статусу. Кроме того, в традиционную программу обучения юношей-аристократов Дэвид Эркард собственноручно внес ряд дополнений. Если дети из простых семей обучались лишь письму, чтению и арифметике, то более богатые изучали современные языки, науку, латынь. Под громким словом «наука» понимались уроки по истории и географии, а также написание сочинений, посвященных какому-либо предмету, который учитель приносил в класс и выставлял перед детьми. Физическая культура представляла собой занятие бегом, ходьбой и неким подобием гимнастики. Что касается Джорджи, то от латыни он был избавлен, но увеличены часы по математике, географии, предусмотрено изучение азов физики и химии.

Юношу обучали искусству черчения и картографии, а в перечень «современных языков» был включен и русский. Кроме этого, несколько учителей с отменной строевой выправкой преподавали ему основы военных знаний в объёме, необходимом для младших офицеров. Если обычный эсквайр, как правило, неплохо стрелял и фехтовал, что позволяло не посрамить себя на охоте или дуэли, то Джорджи, а точнее уже Георг владел огнестрельным и холодным оружием как опытный бретёр. Навыки в верховой езде были рассчитаны и на участие в конной охоте, и на возможность скрыться от погони под градом пуль. Умение играть в карты позволяло сойти за своего как в аристократическом салоне, так и в портовом пабе. Что касается химии, то особое внимание было уделено изучению ядов, одурманивающих и возбуждающих веществ, словом, всего того, что позволяет взять человека под полный контроль или гарантированно отправить к праотцам в нужный момент. Были и более приятные уроки, которые начались, когда Джорджи достиг необходимых физических кондиций. Их преподавали несколько дам разного возраста, но очаровательной наружности. После сдачи итоговых экзаменов теоретические знания и практические навыки позволяли Георгу подобрать нужный ключик и к чопорной англичанке, и гораздо более темпераментной француженке, суметь соблазнить девственницу и приятно удивить опытную куртизанку. Кстати, среди наставниц были турчанка и гречанка, коих заботливый дядюшка привёз из Константинополя. И именно от них юноша познал прелесть восточного массажа, который творит чудеса с мужчиной, тем более если его делают в настоящей турецкой бане, построенной в поместье по приказу Дэвида Эркарда.

Два года подобных занятий пролетели незаметно, и потом потянулись годы рутинной работы на незначительных должностях в Форин-офисе. Причем ему не давали засиживаться на одном и том же месте. Как только его таинственный куратор убеждался в том, что новичок достиг хороших результатов, следовало расширение поля деятельности. И так повторялось неоднократно, и постепенно начинало раздражать. Дэвид догадывался, что за каждую удачу или ошибку он получал в некую «зачетную ведомость» увысокого начальства плюс или минус, а потому постоянно сдерживал свой темперамент. Впрочем, положительные оценки все-таки превалировали, потому ему предложили самостоятельную миссию. Рубиконом, который полностью изменил его жизнь, стал 1852 год, когда Георг, первый сын седьмого шефа клана Эркард, удостоился личной встречи с премьер-министром Великобритании. Эдуард Джордж Джефри Смит-Стэнли, 14-й граф Дерби, предложил ему очень рискованную работу, но успехи в оной позволяли сделать головокружительную карьеру и войти в ту элиту, которая определяет судьбу не только Британии, но и мира в целом. Единственное обстоятельство, которое несколько смущало Георга, было то, что он должен умереть. То есть практически для всех, включая родителей, братьев и сестёр, он трагически погибнет в пучине озера Лох-Несс, тело так и не будет найдено, и через положенное время власти вынесут необходимый вердикт о его смерти.

А на самом деле ему под чужой личиной предстоит отправиться в Россию и возглавить охоту на членов царствующей фамилии Романовых. Безусловно, милорд был истинным британцем, а посему в беседе использовал приём, который можно охарактеризовать тремя словами: «carrot and stick»[62], и очень доходчиво обрисовал всё то, что может получить его собеседник в прямой зависимости от результатов своей будущей работы. Георга не пришлось долго уговаривать. Помимо авантюризма и тщеславия в его характере хватало с избытком трезвого расчёта. Молодой человек прекрасно понимал, к чему его готовят, и, в сущности, терять было нечего. Наличие многочисленных родственников, коих он успел хорошо изучить, подтверждало афоризм Лафатера[63] о возможных проблемах при дележе наследства. Поэтому, когда граф закончил свой монолог, то в ответ прозвучала короткая фраза: