Матильда поспешно захлопнула крышку.

– Но ведь я танцую в парадном балете.

Власов, не выпуская шкатулки из рук, задумчиво протянул:

– Ну-у… вокруг ваших попыток сделать фуэте подобно Леньяни мы можем поторговаться. Если, конечно, договоримся о главном.

Матильда решительно забрала у него шкатулку, щелчком закрыла, словно пресекая сам доступ к танцующей балерине, но отвечать на замечание незваного гостя не стала. Тот не смутился, напротив, поинтересовался, словно извиняясь:

– Вы не обидитесь, если я не дождусь десерта?

Кшесинская по-прежнему молчала.

У двери Власов обернулся, в его голосе больше не было душевности, он стал жестким:

– Подумайте о моем предложении. До завтра. Я провел перед вами черту, невидимую, но переступать ее не советую. И рассчитываю на вашу разумность и расчетливость.

Матильда с трудом удержалась, чтобы не запустить ему вслед шкатулкой.

Едва за Власовым закрылась дверь, Матильда бросилась в спальню, нажала кнопку и вытащила листы, исписанные ровным почерком Николая. «Хранитель спокойствия» наверняка догадался о тайнике, оставлять письма в шкатулке больше нельзя. Балерина на мгновение задумалась, куда же спрятать. Этот пройдоха, если понадобится, всюду найдет, не постесняется перевернуть даже полки с нижним бельем.

А потом вдруг подумала, что Ники сам пожелает забрать письма или попросит их уничтожить. Пусть пока полежат на месте…

Мысли вернулись к странному посетителю.

Власов отвечал за безопасность императорской семьи давно, поговаривали о его дружбе с покойным императором Александром Александровичем. Ники оставил Власова на месте, что означало доверие. Или просто не знал, кем заменить?

Кто прислал этого пройдоху?

Мысль о том, что сам молодой император, Матильда гнала от себя. Скажи Ники хоть слово, она отдала бы письма или сожгла их, да и теперь была готова уничтожить, осознав, какой опасностью стали эти практически невинные послания ее любимого. Но само существование такой переписки для нее опасно, не станешь же всем объяснять, что в посланиях всего лишь шутливый обмен мнениями по малозначащим вопросам.

Нет, Власова прислал не Ники…

Тогда кто?

Оставались две фигуры, обе для Матильды очень опасные – вдовствующая императрица Мария Федоровна и Аликс.

Неужели Аликс так смела, что потребовала устранить соперницу и вернуть письма? Но это означало, что она знает о переписке.

Матильда давно не беседовала с Ники, потому не представляла, насколько доверительные у него с невестой отношения. Да и как о таком спросишь? Ники никогда не давал Матильде никаких обещаний, тем более клятв. Кто знает, какие он давал Аликс во время встреч? А ведь Ники из тех, кто свои клятвы держит.

И все же Матильда была склонна думать, что Власова прислала вдовствующая императрица. Мария Федоровна не была против дружбы цесаревича с балериной до тех пор, пока это не стало мешать его матримониальным планам. Императрицу можно понять, одно дело ухаживание юноши, пусть даже цесаревича, за балериной (кто этого избежал?), но совсем иное, когда обрученный наследник или император поддерживает отношения с прежней пассией.

Ники не из тех, кто способен нарушить данный у алтаря обет, он будет верен супруге, но весьма логично обезопасить императора от имеющихся у его прежней любви писем. Матильда все это понимала, она и сама была готова вернуть эти безобидные послания, но только не так. К чему присылать противного усача с его отвратительными манерами? Едва ли Власов ведет себя так же в других гостиных. А у Кшесинской можно? И все только потому, что она балерина.

Матильда почувствовала настоящую горечь. Для Власова даже самая гениальная исполнительница лучших партий всего лишь актерка, цена которой пятак в базарный день, которая ценна, только пока в фаворе. И все потому, что ее отец тоже актер без дворянства?

Кулачки невольно сжались.

– Пся крев! Ну, почему предки не сохранили ни фамилию, ни документы о происхождении?! Теперь ничего не докажешь…

Матильда метнулась в спальню, в шкафу открыла потайной сейф и вынула из небольшой коробочки мужской перстень с гербом графов Красинских – единственное свидетельство их связи со знаменитой польской фамилией.

Семейное предание гласило, что, умирая, граф Красинский оставил богатейшее наследство своему единственному двенадцатилетнему сыну Войцеху и доверил мальчика заботе воспитателя-француза. Спасая ребенка от наемных убийц, подосланных дядей, воспитатель увез Войцеха в Париж и растил как собственного сына, изменив фамилию на Кржезинского. Позже ее изменили еще раз на более благозвучную для русского языка – Кшесинский.

Взрослый уже, Войцех пожелал восстановить справедливость и получить свои владения, но документы либо не сохранились, либо были намеренно уничтожены захватившим все дядей. Сам Красинский-Кшесинский числился умершим. Ничего доказать не удалось, но что-то все же было, какие-то свидетельства хранились в заветной шкатулке, которую Феликсу Кшесинскому завещали беречь как зеницу ока. Содержимое той шкатулки имело срок, использовать его мог только Феликс, оно должно, по словам предка, круто изменить жизнь всех Кшесинских. Однако отец Матильды, отправляясь в Санкт-Петербург, отдал шкатулку на хранение родственнику и больше ее не увидел.

Остались лишь перстень с геральдическим «слеповронком» да странная запись – что-то вроде ведомости.

Матильда вытащила стопку пожелтевших от времени листков, на которых рукой ее деда Яна Кшесинского (Красинского) велась запись ежемесячных посещений роскошного дворца Красинских и получения немалой суммы «на содержание». Все считали, что это косвенное подтверждение договора, который хранился в секретной шкатулке и был из-за доверчивости Феликса Кшесинского утерян. Вероятно, по прошествии определенного времени Феликс Кшесинский мог предъявить права на состояние и имя Красинских, но собственными руками отдал документы тем, кто желал бы их уничтожить.

Других доказательств, кроме перстня и этих записей, больше не существовало. Едва ли заветную шкатулку сохранили, скорее всего, документы были уничтожены.

Феликс Янович очень не любил разговоры об утере документов и вопрошал дочерей:

– К чему вам наследство Красинских? Живите своей жизнью, пусть не такой богатой, зато вольной.

Он прав, Кшесинские жили своей жизнью, но как сейчас Матильде пригодилось бы наследие Красинских!

Она сидела прямо на полу, разглядывая печатку. Лазоревый цвет не потускнел со временем, а вот серебро потемнело. Два черных ворона – один на кресте, второй на дворянской короне – стали действительно черными.

– Надо почистить…

Матильда бессильно опустила руку с перстнем.

Бесполезно… Даже если сейчас раздастся звонок и некто принесет ту самую утерянную отцом шкатулку, а там окажутся бумаги, доказывающие, что ее прадед Войцех и впрямь главный наследник Красинских, а значит, и дед, и ее отец законные Красинские, что это изменит? Ровным счетом ничего. Отвоевать имения и дворцы, отвоевать само имя у многочисленных наследников будет просто невозможно. Они скорее пойдут на преступление и подошлют наемных убийц даже сюда, чем отдадут свои богатства.