Как сказал этот Власов? Городской сумасшедший с ножом или отравленная булавка? Так просто… Отец прав, утверждая, что лучше жить не слишком богато, но свободно.

Красинские могли претендовать на польскую корону? Да, но таковой больше не существовало. И единственная корона, на которую Матильда действительно могла претендовать, – театральная, корона примы балета. Но ее нужно заслужить, мало быть фавориткой даже императора, нужно танцевать лучше самой Леньяни.

– Вот сделаю тридцать два фуэте и стану королевой! – пообещала Матильда своему отражению в зеркале, со вздохом убирая бумаги.

Коробка с записями предка отправилась обратно в секретное хранилище, а кольцо Матильда некоторое время крутила в руках, пытаясь представить жизнь там, во дворце Красинских. Жизнь роскошную, в которой не требуется ежедневно по несколько часов стоять у палки, можно кушать все, что угодно, и спать, сколько захочешь.

Она немного подвигалась по столовой, слегка наклоняя голову, словно в знак приветствия невидимым гостям, остановилась, чуть задумавшись, а потом решительно замотала головой.

Нет, не стоит рваться в тот мир, который тебе не предназначен, надо жить в своем, пусть трудном, но собственном.

– К тому же мы бы не встретились с Ники!

Ники…

Сердце снова тоскливо заныло. Он задержится или не придет вообще? А если придет, что скажет?

Кольцо легло на столик, сама Матильда села в кресло, снова задумавшись.

Смеркалось, но чтобы зажечь лампы, нужно было встать, а не хотелось даже двигаться.

После неприятных слов Власова тени по углам казались особенно зловещими, Матильда заставила себя подняться и взяться за спички, но полностью столовую освещать не стала, надежды, что Ники придет, уже не осталось. Мысль о том, что это он прислал Власова, Матильда гнала от себя, это было бы слишком жестоко со стороны даже императора.

Хотелось плакать, а единственный способ прогнать непрошеные слезы – заняться балетом!

После нескольких па стало легче, потом еще легче и почти легко.

Когда раздался звонок в дверь, Матильда уже основательно устала, но была способна улыбаться, о фамильных богатствах Красинских забыто вовсе.

Кто там за дверью – тот самый обещанный сумасшедший? Ну что ж, значит, судьба умереть с ножом в сердце, все равно оно слишком болит.

За дверью был Ники с букетом цветов.

– Прости, задержался… – Он сокрушенно вздохнул. – Царская работа требует куда больше времени, чем у простого офицера.

Шутка вышла так себе. Матильда развела руками:

– Обед совсем остыл. Но если ты хочешь, я разогрею…

– Нет, не стоит, я сыт.

Он заметил использованную тарелку, улыбка чуть тронула губы:

– У тебя был гость?

Матильда сообразила, что не убрала тарелку Власова, поспешно замотала головой:

– Нет, это я тебя не дождалась. Извини.

Разговор не клеился. Они давно, очень давно не виделись наедине, ситуация изменилась, и как теперь вести себя, не знали оба.

Вдруг Николай заметил перстень.

– О какой! Чей-то подарок?

Да что ж она такая рассеянная?! Это все противный Власов. Но Матильда, сама не зная почему, вдруг призналась:

– Это фамильный перстень Красинских. Наш перстень.

– Что значит наш?

– Я не зря назвала тогда эту фамилию. Я действительно могла быть Красинской.

И она вкратце рассказала о судьбе Войцеха и утерянной шкатулке.

– Это все, что осталось. Как видишь, я могла бы претендовать на дворец в Варшаве.

Император не обратил внимания на ее изящный книксен, вернее, гранд плие. Взгляд Николая стал задумчивым.

– Почему ты мне никогда об этом не рассказывала?

– Зачем? Что это изменило бы, Ваше Императорское Величество?

– Кроме польских, есть и другие архивы. Можно же поискать.

– К чему балерине графский титул, чтобы в афише перед фамилией ставить?

– Маля!

Пытаясь отобрать у него перстень, Матильда оказалась слишком близко…

Он не сказал главного, чего Матильда так боялась и что ждала, – о своей предстоящей женитьбе. Сватовство – это одно, даже присутствие невесты в Петербурге еще полдела, а вот назначенный день свадьбы означал для Матильды приговор. Как жить, видя Ники мужем другой, она не знала.

Графский титул… зачем он, если любимый скоро женится, но не нашел нужным признаться в этом?

Матильда понимала, что эта встреча последняя. Сердце болело так, что нож городского сумасшедшего в нем не принес бы большего страдания.

Ей не удалось заснуть.

Долго сидела, в полутьме вглядываясь в любимое лицо, понимая, что в последний раз, думала обо всем и ни о чем, пыталась представить, как будет жить, зная, что вот так же смотрит на Ники другая. Матильда старалась не думать об Аликс, это слишком больно. О ней можно подумать потом… все потом…

Как же больно было сознавать, что пройдет совсем немного времени, и ее Ники станет только Его Императорским Величеством, мужем другой женщины, отцом их с Аликс детей!

Тяжелей всего Матильду ранило понимание, что Ники может быть счастлив с немкой. Словно Аликс украла это счастье у нее самой.

Нет, этого просто не может быть! Ники любит жизнь, ему куда приятней простые человеческие радости, чем хитрости политики или придворные интриги. И прожить жизнь рядом с этой строгой, молчаливой, не умеющей улыбаться Александрой равносильно тюремному заключению. Будь Ники даже просто великим князем, он имел бы свободу действий, а император…

Чего только не передумала Матильда за оставшиеся до рассвета часы! Об одном не жалела – что встретились, что влюбилась без памяти и была счастлива хоть так недолго.

И еще старалась не думать, почему Ники все же пришел, ведь мог и не появляться. Любил ли он или это просто легкий флирт цесаревича, который император вынужден прекращать?

Ее любви хватило бы на двоих, да вот беда – ему это больше не нужно. Он даже не сказал, что между ней и Аликс выбрал Гессенскую принцессу. Конечно, под давлением вынужден был это сделать, но Матильду обижало то, что не признался, не пожаловался, словно их отношения для Ники большой роли не играли, словно забежал на минутку к продажной женщине, и даже не сказал, что попрощаться…

Пока Матильда принимала ванну, Николай сидел, задумчиво разглядывая перстень Красинских.

Маля никогда не рассказывала семейную легенду, которая вполне могла оказаться лишь легендой. Кто знает, как именно к ее предку попал перстень Красинских? Да и что это меняло?

Когда его собственный дед император Александр II после смерти жены немедленно обвенчался с любовницей, Ники было двенадцать. В семье старались обходить эту тему, но Долгорукова усиленно навязывала свое общество Александру и Марии Федоровне, а общество своих детей – Ники и его братьям и сестрам. Он прекрасно все понимал, мальчишки в двенадцать лет не так глупы и наивны, как считают взрослые, тем более вокруг осуждения было предостаточно. Понимал и тоже осуждал – Государь Российский поступал недостойно, он не смог отказаться от любви ради долга.