Но все блестящее на сцене означало тяжелый труд, пот и даже кровь в репетиционном зале. Матильда привыкла к этому с детства, а потому снова и снова утирала пот полотенцем, закалывала растрепавшиеся волосы и вставала в круг из стульев.

– Один, два, три, четыре, пять… десять… одиннадцать… двенадцать…

Даже голос зазвенел от сознания, что десятку перешагнула, практически оставаясь на месте. Но обрадовалась рано, нога снова попала по стулу, Матильда вскрикнула и остановилась, держась за ушибленную косточку. По розовому шелку пуанта расплывалось красное пятно. Кровь… не удивительно, сколько раз стирала пальцы, сколько синяков ставила, сколько боли вытерпела.

– Еще раз, – приказала она себе. – Один, два… четырнадцать…

Увидев входившего в театр Ивана Карловича в сопровождении непременного Виктора, служитель не удержался:

– Что это всем сегодня не спится? Со светом приходить начали.

Иван Карлович подозрительно поинтересовался:

– Ты о ком, Степанович?

– Дак… Матильда Феликсовна, почитай, затемно приехала, уже второй час свои фуэте крутит.

– Это ее экипаж перед входом?

– Нет. Матильда Феликсовна на извозчике приехала.

– А чей? Кто еще в театре?

Степанович поднял глаза к небу, без слов показывая на высшие сферы.

– Император? – шепотом ахнул Иван Карлович.

– Не, – замотал головой служитель, – но…

– Императрица?!

– Почти. – Степанович сделал такие страшные глаза, что Иван Карлович невольно схватился за сердце.

– Где она?

– Дак говорю же – репете…

– Обе? – усомнился служитель муз.

– Ага.

– Господи, что происходит?! – Иван Карлович на цыпочках бросился по коридору, но, увидев, что ассистент судорожно застегивает ремешок своих роликов, остановился и замахал на Виктора руками: – Нет-нет! Не сметь! Будешь громыхать своими копытами на колесах!

Тот закивал, принялся ремешок уже расстегивать, но руки не слушались. В сердцах Виктор просто порвал застежку. Когда это удалось, даже обуваться не стал, так и поспешил вдогонку в чулках, прижимая ролики к груди.

Степанович напутал, в репетиционный зал пришла не императрица Мария Федоровна, а будущая императрица Александра Федоровна, Аликс. И пришла вовсе не репетировать вместе с Кшесинской.

После обещания доктора Фишеля помочь, только если будет раздобыта хоть засохшая капелька крови Кшесинской, Аликс долго думала. Доверяться доктору было неразумно, к тому же как раздобыть эту каплю? Не станешь же при всех кусать соперницу, чтобы ее кровь осталась на губах?

Но когда после вечернего совещания с министрами Ники куда-то отправился, никого не поставив в известность, Аликс разыскала полковника Власова.

– Где император?

Власов заелозил, мол, не знает, но Аликс отвертеться не позволила, пришлось отвечать честно:

– У Кшесинской.

Это решило все.

Строгие голубые глаза стали стальными, Власов даже поежился под ее взглядом.

– Вы сообщите мне, когда император уедет от балерины.

– Да, Ваше Высочество…

– Даже если это произойдет посреди ночи. – Власов попытался спрятать глаза, но Аликс снова продемонстрировала знание жизни. – Или утром.

У полковника мелькнула мысль, что император попадает в стальные руки в бархатных перчатках. Еще неизвестно, кто будет править Россией…

Аликс уже знала, что сделает, она сумеет обуздать гордость и встретится с ненавистной балериной, чтобы… нет, вовсе не ради того, чтобы поговорить о Ники, она сумеет добыть ту самую капельку крови! Доктор Фишель сказал, что достаточно царапины и приложенного к ней платочка. Аликс придумала, как это сделать – крошечное лезвие для рукоделия, которым так удобно обрезать нитку, поможет нанести эту царапину, а платочек она даст свой и просто попросит вернуть, мол, не разбрасывается вещами со своими инициалами…

В себе, в том, что сумеет справиться с эмоциями, не унизиться и не сказать лишнего, Аликс не сомневалась. Конечно, это недостойно невесты императора и будущей императрицы, но Ники не оставил ей выбора. Она женщина и должна защищать свои (и его!) интересы. Несомненно, эта актерка сумела Ники просто околдовать, приворожить, а против приворота у Аликс есть только одно средство – доктор Фишель.

Власов позвонил будущей императрице на рассвете и сообщил, что… из дома ушла сама Кшесинская, а император остался внутри. Вернее, он сказал «эта особа» и «дорогой вам человек».

Аликс было наплевать на все условности.

– Куда ушла?

– Отправилась в театр.

– На рассвете? Что она будет там делать? Вы уверены, что Н… что в квартире все в порядке?

– Да, уверен, горничная сказала, что это так.

Господи, до чего она опустилась, узнает новости от горничных! Во всем виновата эта Кшесинская.

Немного подумав, Аликс решила, что так даже лучше, она отправится в театр, несмотря на столь ранний час, и сумеет поговорить с Кшесинской там. Все спят, никто не помешает…

Решительности невесте императора не занимать. Вскоре Аликс была одета и, нервно сжимая тонкими пальцами сумочку с крошечным лезвием, садилась в закрытый экипаж в сопровождении всего лишь собственной горничной.

Она не задумывалась, пустят ли ее в театр, где там искать балерину, всегда все решалось по ее воле, решится и теперь. На вопрос, где Кшесинская, служитель на входе ответил, что в репетиционном зале, и замешкался, не решаясь оставить свой пост, чтобы проводить странную гостью под темной вуалью.

Аликс велела просто объяснить, как пройти в репетиционный зал.

К счастью, Степанович понимал по-французски, иначе как объясняться? Но понимать одно, а объяснять совсем иное. Путая лево и право, он крутил рукой, показывая повороты, как вдруг где-то неподалеку раздался грохот роняемого стула.

– О! Это она опять стул уронила.

– Кшесинская?

– Да-да! Она.

Матильда действительно раз за разом сбивала ногой стулья. К крови от стертых пальцев добавилась кровь от нанесенной раны. Но когда это балерины боялись боли и крови? Матильда поднималась и упрямо начинала все сначала.

– Ничего, еще три попытки, и отдохну. Вымою ноги, посижу… – пообещала она себе и снова встала в четвертую позицию. – Один, два, три…

Матильда была так сосредоточена на сохранении равновесия, что не услышала и не увидела, как в зал тихонько вошла Аликс.

А та остановилась, оглядываясь.

В большом пустом зале стояли стулья, образовывая довольно тесный круг, посреди которого Кшесинская пыталась крутить фуэте, считая вслух. Балерина дважды задевала стулья, но каждый раз ей удавалось остаться на ногах, и вращение продолжалось. Принцесса подумала, что это должно быть очень больно – на полном движении вот так отшвырнуть ногой стул.