сильная целительница, специализируется на поражениях мозга и ЦНС. Была бы она поближе, обязательно бы к ней напросилась в стажёры.

Внезапно мама залилась смехом и долго не могла остановиться, то и дело вытирая слёзы. Мы с Ленкой только недоумённо переглядывались. Наконец, она снова смогла говорить:

— А ещё мне предложили подарить двух мальчиков в гарем.

У Ленки округлились глаза, и она сделала ртом «О». Я всерьёз озадачился:

— Нам же некуда их селить. Я завтра же распоряжусь, чтобы на первое время быстро перестроили чердак в мансарду. Но похоже, нам пора начинать подыскивать дом побольше.

Мама перестала смеяться и с изумлением воззрилась на меня:

— Кени, ты меня поражаешь. Не удивился, не возмутился, не засмеялся, в конце концов, а сразу начал решать вопрос с размещением. Нет, это замечательно, что ты настоящий глава семьи, но тебе же всего пятнадцать!

Я не знал, что на это ответить. Штирлиц опять облажался. Спасла меня Ленка, которой не терпелось всё выяснить.

— Мама, так что там с гаремом?

— Мне от имени каганы предложили переехать в каганат. Обещали дворец и двух мальчиков из личного гарема каганы.

— Ну и как ты, соблазнилась предложением? — Ленка сгорала от любопытства.

— Нет, — засмеялась мама, — попросила передать кагане благодарность, но сказала, что не готова к переезду.

— Интересно у них там в каганате устроено. — с завистью сказала Ленка.

— Эй, эй, что это за речи! — вот тут я уже возмутился.

— Да нет, я так, чисто теоретически… — стушевалась Ленка. — Просто интересно… Извращение-то ведь какое…

— Ладно, дети, развлекайтесь, а я спать. — посмеиваясь, сказала мама.

— Спокойной ночи, мама. — сказали мы хором.

* * *

Наконец вернулась Зайка, загоревшая и отдохнувшая, и я с радостью спихнул на неё Второва. Зайка здорово изменилась за эти полгода с небольшим — спина выпрямилась, исчезло впечатление забитости, из глаз ушло постоянное ожидание очередного удара судьбы. Зайка начала хорошо одеваться, в ушах появились симпатичные серёжки с неплохими изумрудами, а главное, появились уверенность в себе и чувство собственного достоинства. Сейчас её никто бы не принял за посыльного, неважно в какой одежде.

Я был уже достаточно развитым эмпатом, чтобы ясно ощущать её чувство абсолютной преданности мне, причём почему-то именно мне, а не семье. Первое время ощущал какую-то неловкость и чувствовал себя кем-то вроде рабовладельца. Потом всё же задумался — а почему, собственно, я тут мучаюсь какими-то комплексами? Разве я её обманывал? Или как-то на неё воздействовал? Разве она не получает сполна за эту преданность, причём не столько деньгами, сколько чувством нужности, защищённости, принадлежности к сильной семье? Она выбрала себе господина, которому отдала свою верность, и мне не следует ни комплексовать по этому поводу, ни тем более отвергать её. Когда я начал анализировать свои чувства по этому поводу, я быстро понял, что это ещё один привет из прошлой жизни, от того самого лицемерно-гуманистического воспитания, когда нас учили, что все люди имеют равные права, но достаточно было оглядеться вокруг, чтобы убедиться, что это вовсе не так.

По сути, вопрос со слугами был не столь уж значительным — в конце концов, они не крепостные, и темы для моральных терзаний я здесь не вижу. Меня начала беспокоить другая, гораздо более серьёзная проблема. Чем более заметной будет становиться наша семья, тем больше нас будут втягивать в какие-то интриги. Взять хотя бы Алину — при всём своём дружелюбии она прежде всего Мать рода. Ей что-то нужно от нас (хотя нетрудно догадаться что), и она будет своего добиваться, так или иначе. Дальше будет больше, и в конце концов мне придётся полностью окунуться в выгребную яму, которую называют политикой — если я, конечно, не хочу оказаться пешкой, которую двигают другие. Мать мне явно не помощница, не тот у неё характер. Возможно, что-то возьмёт на себя Ленка, но легко мне точно не будет, опыт завлаба тут никак не поможет. Впрочем, вспоминая наши девяностые, некоторые завлабы как родные вписались в ту стаю гиен, которая позже стала называть себя нашей элитой, а особо шустрые рыжие доценты ухитрились ещё и удержать награбленное.

У меня есть большой соблазн попробовать и дальше остаться маленькой семьёй, не лезущей в большую политику. Но здесь имеется один момент, к которому я всё никак не могу привыкнуть. Хотя это общество с виду очень похоже на условное «европейское» общество моего мира, на самом деле оно отличается от него самым радикальным образом. Здесь даже близко нет никакой демократии, или что там мы привыкли называть этим затасканным до неприличия словом. Несмотря на внешнюю демократичность, общество здесь глубоко сословное, и высшие классы имеют множество явных и неявных привилегий. В частности, дворянство и роды почти неподсудны, за исключением явной уголовщины и совершенно вопиющих случаев вроде моего похищения. Радоваться этому, однако, не стоит, потому что есть и другая сторона — семьи должны сами защищать своё имущество. Хотя прямой бандитизм князь у себя под боком не потерпит, есть много внешне приличных способов отобрать интересный актив, а князь в «споры хозяйствующих субъектов» обычно не вмешивается — во всяком случае, до тех пор, пока кровопролитие остаётся в разумных рамках и не затрагивает посторонних.

Уже сейчас, с активами по сути незначительными — «Артефактой» и будущим заводом Второва, мы рискуем привлечь внимание более сильных хищников. Мне приходится держать больше ста тысяч в резерве именно на случай таких неприятностей — хороший отряд вроде тех же «Волков Севера» берёт десять-двенадцать тысяч в месяц, и контракт заключается минимум на полгода. Но ведь достаточно создать постоянную угрозу, и деньги у нас быстро закончатся. Я рассчитываю только на наше быстрое развитие, ну а если мы действительно все трое станем Высшими, то никто не посмеет наехать на нас, какими-бы заманчивыми активами мы ни владели. Вот только даже Высшие не вечны, и стоит нам уйти, как нашим потомкам может прийтись туго. На что же ориентироваться — на превращение в фамилию, или всё же попробовать остаться в тени? Вопрос сложный, и я пока не готов принять какое-то решение. Посмотрим, как дальше будут складываться дела, может, это решится само собой.

* * *

Данислав, как обычно, не любил тратить слова больше необходимого:

— Что касается боевых искусств, мне давно уже больше нечему вас учить. Хотя вы можете продолжать тренировки, буду рад вас видеть. Если же вы хотите учиться, могу предложить вам только курсы диверсантов-разведчиков. Курсы по другим воинским специальностям вас вряд ли заинтересуют.

— Мы будем заниматься до окончания старшей школы,