Он отпустил ее талию и откинулся назад, опираясь на руки. Мелисанда покачнулась, потеряв опору, и схватилась за его ноги.

— Прости!.. — выпалила она. — Я не хотела так… в общем, я верю, что могу на тебя положиться, это просто…

— Ладно, проехали! — грубо отрезал он. — Ты сказала все, что хотела. И не беспокойся, я все еще слежу за тем, чтобы ты не упала.

Побелевшие от напряжения пальчики у него на ногах слегка разжались. Он увидел, как поднялись и опустились ее плечи, видимо, девушка перевела дыхание, и улегся на сено. Мелисанда неподвижно застыла перед ним.

Повозка катилась и катилась вперед. Флинн с удовольствием думал о том, что ехать гораздо приятнее, чем тащиться пешком, и что в первую очередь следует избавиться от опостылевших лаковых туфель и приобрести себе более удобную обувь. Скорее всего Мелисанда собирается купить его молчание за деньги — значит, он сможет и одеться, и обуться. Флинн пока не знал, захочет ли девушка помогать ему и после того, как окажется в Лондоне — ведь это может поставить под удар ее бесценную репутацию. Скорее всего его предоставят самому себе, следовательно он снова окажется один на один с незнакомым враждебным миром. От этой мысли ему стало тревожно. Не то чтобы он сильно изменился и стал трусом. Просто он устал от того, что каждое его дыхание, каждый жест воспринимались окружающими как вызов — за исключением того времени, когда он спал. Флинн и сам не заметил, как задремал, убаюканный мерным скрипом колес.

Когда он проснулся, солнце успело проделать немалый путь по небосклону. Мелисанда прикорнула у него на груди, уютно свернувшись калачиком и подогнув ноги. Он осторожно обнял ее за плечи, получая несказанное удовольствие от этой близости, не отравленной бесконечными спорами, препирательствами и напоминаниями о необходимости хранить незапятнанной ее репутацию. Девушка пошевелилась во сне, устраиваясь поудобнее.

Флинн настолько осмелел, что легонько провел рукой по шелковистой темно-каштановой пряди, упавшей ей на лоб. Затем отвел эту прядь назад и залюбовался бледной гладкой кожей, густыми темными бровями и пушистыми ресницами, отбрасывавшими тень на нежные щечки.

Мелисанда показалась ему воплощенным совершенством, и впервые в жизни он не задавался вопросом, почему так вышло, и как долго продлится это очарование, и что ему следует в связи с этим предпринять. Флинн просто любовался ею и думал о том, как совершенна ее красота.

Да, внешне она была безупречна. Зато характер имел несколько весьма неприятных черт, с которыми Флинн предпочел бы не сталкиваться. Впрочем, коль скоро им все равно придется расстаться, он может не волноваться за то, что ее характер будет причинять ему неприятности и впредь. Никогда в жизни Флинн не встречал такой высокомерной зазнайки. И ведь она задирала нос не потому, что хотела унизить именно его, Флинна. Нет, она совершенно серьезно считала себя выше всех окружающих.

А чего стоит эта возня с ее репутацией? Неужели ей больше не о чем беспокоиться? Только и делает, что вздыхает над тем, как она выглядит, да что про нее подумают, да что скажут! Скоро Флинну будет делаться дурно от одного слова «репутация». Черт побери, ему уже сейчас тошно об этом думать!

Он перебирал в пальцах шелковистые волосы и вспоминал, как они вальсировали накануне. Он никогда не был силен в танцах — и все равно она сияла от удовольствия, кружась в объятиях Флинна. Он не ошибся: Мелисанда покраснела, действительно покраснела от смущения, когда он обнял ее. И все же не побоялась пойти с ним танцевать. Они кружились, как заправские танцоры на каком-нибудь фестивале в честь Штрауса.

Тут ему стало интересно: Штраус уже родился на свет или нет? С мыслью о том, что в свое время ему не мешало бы получше изучить историю, он задремал снова.

Мелисанда проснулась от крика уличного старьевщика:

— Тряпье! Хлам! Старье! Старье! Старье! Старое берем — новое даем!

Со смесью испуга и облегчения девушка подумала о том, что наконец-то попала в Лондон. Расправляя отекшее тело и потягиваясь, она открыла глаза. Солнце давно ушло за горизонт, и на город опустились сумерки. Только когда с ее плеча соскользнула рука Флинна, до нее дошло, на чем она спала.

Осторожно, как будто не желая его беспокоить, она выпрямилась и обнаружила, что вокруг его пальцев обвился ее тонкий локон. Мелисанда высвободила волосы и села, чувствуя, как тут же озяб на ветру тот бок, которым она прижималась к Флинну. В сумерках еще можно было рассмотреть его лицо. Во сне он показался ей еще краше, чем наяву. Какая жалость!

Интересно, был ли он когда-нибудь женат? Ведь сейчас, судя по его словам, жены у него не было. Не часто встретишь мужчину, оставшегося холостяком в таком солидном возрасте! Скорее всего жена у него все-таки была. И Мелисанда постаралась представить себе, как выглядела эта женщина. Наверняка она тоже была из бедняков, как и сам Флинн. И тем не менее ей не удалось представить рядом с ним простую деревенскую бабу с мозолистыми руками и лицом с выдубленной на солнце кожей.

Пожалуй, он мог быть женат на гувернантке или другой приличной женщине. Но разве уважающая себя гувернантка позволила бы своему мужу выражаться так грубо, как это делает Флинн? И Мелисанда решила, что в этом человеке слишком много загадочных черт. Он не был обучен языкам, не умел танцевать, не мог ездить верхом — он вообще почти ничего не умел — и в то же время не производил впечатления невежды. К примеру, он умел читать, и по большей части его словарный запас можно было счесть вполне удовлетворительным, если не обращать внимания на ужасную привычку чертыхаться каждые пять минут и на грубый акцент. А еще Мелисанде показалось, что он умеет играть в шахматы, хотя она не могла вспомнить, почему пришла к такому выводу.

Девушка посмотрела на его руку, свободно откинутую на сено, а потом заглянула ему в лицо. Судя по всему, он крепко спал. Тогда она осторожно прикоснулась к его ладони. Его пальцы по-прежнему оставались неподвижными и расслабленными, и она отважилась положить его руку к себе на колени. Тихонько расправив ему пальцы, Мелисанда убедилась, что ладонь у него гладкая и мягкая, без малейших признаков мозолей. А ногти не только отличались красивой, правильной формой, но и выглядели старательно ухоженными. Неужели это возможно? Неужели у себя в Америке он считался джентльменом? И все джентльмены там щеголяют в таких же странных нарядах, как у него?

Мелисанда тихонько провела кончиками пальцев по его ладони, чувствуя живое тепло его кожи и мышечный бугорок у основания большого пальца. Невольно она вспомнила, как этот самый палец коснулся однажды ее тела. В то утро, когда он поцеловал ее и гладил через платье ее грудь, этот палец проник под одежду и коснулся ее тела.

Повозка замедлила ход, она подняла глаза и увидела впереди длинную вереницу экипажей. Это место ей было незнакомо, однако многие из экипажей выглядели достаточно респектабельно, чтобы принадлежать высшему сословию, селившемуся в районе Гайд-парка. Слава Богу, нищие кварталы города их повозка преодолела в то время, пока они спали. Еще утром, когда их путешествие только началось, Мелисанда с содроганием думала о том, что им придется увидеть, проезжая через предместья, где селилась беднота.