– Ты о чем?

– Обо всем. И как бы странно это ни звучало — о нас с тобой.

Люба

Я смотрю на него и просто... глазам не верю. Не верю, не верю, не верю! Как я могла на это купиться?!

– Как могла подумать, что ты действительно выздоровел? Перелистнул страницу! Ха–ха! Матвей Адомайтис в тысячный раз пытается разгладить этот испорченный клочок бумаги. Грязный, заляпанный, серый, рваный. Слишком сильно прилипший к пальцам. Клочок под названием «Юля Райденко».

– Заканчивай истерику. Иначе начну я.

– Но ты ведь этого и хотел! – выпаливаю, не в силах справиться с эмоциями. – Разве нет? Попросил об одолжении, подарил кулон. – Дергаю безделушку и показываю. – Ты всё сделал для того, чтобы Юля решила, будто мы пара. Она решила. Ура, победа! Что теперь не так?

– Всё не так, – говорит он запросто. – Люб, план отстой. Отматываем обратно.

Вот так просто? Дать надежду, а потом перечеркнуть?

– Слишком поздно.

На его вечно безразличном лице мелькает тень. Матвей злится? Ну хотя бы так меня заметил! За столько лет! Трижды со мной знакомился, ненавижу!

– Ничего не поздно, – говорит он. – Успокойся. Всё будет нормально. Нам только нужно выйти из этой ситуации, в которую, признаю, сам нас и загнал. С наименьшими потерями.

– Юля меня не простит, – говорю я быстро. – Что бы я ни сказала.

Он пожимает плечами, дескать, что поделать. Меня разрывает на части от обиды и несправедливости!

– Ты не понимаешь, что ли?! Из–за тебя я потеряла самую близкую подругу! Ты себе даже не представляешь, как я по ней скучаю! Каждый день по сто раз беру телефон, чтобы написать. Юля — важная часть моей жизни. Никто меня не поддерживал так, как она. По–твоему можно разрушить многолетнюю дружбу, а потом как ни в чем ни бывало вернуться к бывшей?! А меня что? На помойку? Роль отыграна, актриса свободна? А что если я не играла?

Он хмурится.

– Просто позвони ей и скажи, что ничего ко мне не чувствуешь. Что мы не вместе. – Его голос становится жестким. – И прекрати верещать, к тебе тоже претензий не мало. Все хороши. Но жить–то как–то надо дальше, а? Давай жить.

Вот зачем он ко мне перся! С единственной целью — чтобы я помогла ему вернуться к Юле. После всего, что она ему сделала!

– Нет, – говорю я, самой себе не веря, что на такое осмелилась.

– Нет? – прищуривается. Недовольный. Злой.

– Не скажу я этого, Матвей, никогда. Ты сто раз повторил, что у вас всё. Конец. Что вместе вы не будете.

– Я это говорил, когда не знал несколько важных деталей, – язвит. – И если ты так сильно хотела стать мне другом, то могла бы поделиться ими раньше.

– Чем поделиться? Что твоя любимая всю осень тусит с другим парнем? Или что она позвонила мне в ужасе от того, что беременна и попросила через тетю достать таблетки? Мне нужно было в этот момент написать тебе?

Он морщится. Но взгляд выдерживает.

– Да. В этот самый, блть, момент, Люба. То шоу, что ты закатила на базе отдыха я спускаю на тормозах, потому что ты была невменяемая. Но это не значит, что я не в бешенстве.

– Да если бы не ребенок, она бы тебя давно уже послала, придурок!

– Короче, ладно. Твою позицию я понял. Покинь тачку.

– Блин, Матвей! Ну родит она. Или не родит — с ее–то здоровьем. На вас, как на пару, это каким образом повлияет? Вы друг другу все нервы вымотали, жизни испоганили, столько боли причинили. И всем, кто был рядом, и кто пытался о вас заботиться! И нет, не отворачивайся! Я видела в каком ты был состоянии после драки с Костей. Из–за нее! И в каком она была состоянии, после вашего разрыва. Этот ребенок не спасет ваши отношения. Он ошибка.

Матвей поднимает глаза. В них непроглядная ночь. Эта его темнота всегда привлекала, а сейчас от нее мурашки. Я бы хотела, чтобы он поцеловал меня. Но вместо этого он проговаривает с нажимом:

– Еще раз такое ляпнешь, я не посмотрю, какого ты пола.

В груди яма. Он всё еще ее любит. Всё еще о ней думает. Берусь за ручку двери. Слезы на глаза наворачиваются.

– Что ж тогда вы его скрываете ото всех?! – кричу на эмоциях. Дверь распахиваю и выпрыгиваю на улицу, проваливаюсь в снег по колено. – Почему радости на твоей физиономии нет? Ты несчастный! И она тоже! И оба вы сотворили нового несчастного человека!

Матвей тоже выходит из машины.

– Я тебя услышал, но ты всё не уймешься. – Подходит ближе, смотрит в упор. – Юля сказала, что ты влюбилась в меня. Я тогда еще подумал, какой бред. Сейчас вижу и точно бред. Когда любят — не причиняют боль.

Моргаю.

– Да неужели?! Вы с Юлей только этим и занимались, разве нет? У вас же училась.

– Есть границы, которые переходить нельзя.

– Ты очень сильно пожалеешь, что возвращаешься к ней. Вы не сможете быть вместе. Я всю жизнь о тебе думала. Я бы сделала тебя таким счастливым, ты даже не представляешь! Никогда бы не обижала, не мучила. Не смотрела бы в сторону других! И уж точно я бы не повесила на тебя дите на втором курсе! Но ты, блин, не мужик! Ты тряпка! Она об тебя ноги вытирает раз за разом, а ты и рад!

– Юле много раз угрожала опасность, которую ты могла бы предотвратить. Я всё думал, что ты просто тупая, и ничего не замечала. Теперь же мне кажется, что ты просто шлюха, – перебивает он. Взгляд спокойный, но от этого еще хуже. Он полный немой решимости. – Обычная шмара, ничего из себя не представляющая. И любовь твоя, во имя которой ты подругу подставила, – тухлая. Она воняет. Чтобы я тебя не видел рядом ни с Юлей, ни с собой никогда.

Он окидывает меня презрительным взглядом.

– Надеюсь, этот ребенок вообще не родится, – выпаливаю. Следом пугаюсь сама! Закрываю рукой рот.

Он плюет мне на куртку.

Я вцепляюсь ему в рукав, подпрыгиваю, чтобы ударить. Матвей толкает. И я падаю прямо в снег, больно ударившись.

Он не помогает мне встать. Садится в машину и уезжает.

А я плачу! Боже, всё стало намного хуже.

Бегу домой. Во мне так много злости и обиды, что я никак не могу успокоиться. Я ведь ему в чувствах призналась, а он меня ударил.

Обвинил в страшном! Я никогда не желала Юле зла. Просто хотела, чтобы... не знаю, чтобы она перестала быть в центре внимания.

Поднимаюсь по лестнице пешком, пытаясь хоть как–то справиться с эмоциями, но не могу. Никак не могу! Чувствую одиночество. Оно гигантским ледяными кракеном обнимает так крепко, что ни вдохнуть ни выдохнуть. Ни Юли. Ни Матвей. Я совершенно одна. Точно также было, когда от нас съехал папа. Но сейчас еще хуже. В то время меня не били.

Вспоминаю глаза Матвея, когда он попросил извиниться перед Юлей. Как они блестели. Как и каждый раз, когда он о ней говорит. Придурок привороженный.