Сил нет ни на что. Он ведь и на меня так смотрел, когда предлагал сыграть пару.

Я поверила!

В квартире, едва раздевшись, я фотографирую цветы, которые недавно подарил маме какой–то мужик с работы. Выкладываю в соцсеть. Следом «Мурано». Пишу: «Та–ак приятно! Спасибо, М!»

Пусть им тоже будет плохо. Не только мне одной.

Проходит пять минут: Юля не смотрит истории. Отписалась от меня, наверное. Тогда я бросаю фотки в чат танцевальной группы. Жду. Жду. Прочитано и Юлей тоже!

Удаляю и пишу:

«Простите, ошиблась!»

Юля выходит из чата. Молча.

Следом чувствую горечь. Такой силы, что тошно. Ну что же я делаю! Ей ведь так плохо! Я вовсе не мечтаю о том, чтобы она потеряла ребенка. Жалею, что сказала ему это. Жалею обо всем, что сделала ей.

Если бы только было возможно отмотать время! Падаю на кровать и зажмуриваюсь. Она никогда меня не простит. Никогда не свете.

Это Матвей виноват во всем. Я беру телефон и пишу:

«Пап, привет! Можно приеду к тебе на пару дней?»

«Что–то случилось, Любаша?»

«Меня... парень обозвал шлюхой и ударил. Мне плохо».

Телефон тут же вибрирует от входящего вызова.

Юля

Римма Владиславовна объяснила, что Матвей обычно приезжает позже десяти, иногда за полночь. Я поначалу думала, что дождусь его, но потом не удержалась и задремала прямо в его постели.

В его спальне.

Хотя в планах такого не было. Особенно после фотографий, что скинула Люба.

Римма Владиславовна предложила постелить в гостиной, я с радостью согласилась. Вместе мы достали из шкафа одеяла, подушки, простыни. Но потом бабуля ушла спать, а я... заглянула одним глазком к Матвею. Открыла его шкаф, осмотрелась. Как всегда порядок, всё на своих местах. Только вот моих вещей больше не было. Он или убрал куда–то запасное белье и майки, или выбросил.

Но и чужих шмоток тоже не нашла. Та самая полка была пустой. Поэтому я решилась и прилегла в его кровать, обняла подушку. Буквально на минуточку.

Очень трудно держать с ним дистанцию. Чувства подогревают физическое влечение. Бороться с ними — ежедневная пытка. Все выходные Матвей готовился к экзаменам, зубрил. В понедельник работал. Сегодня написал контрольную работу и поехал на завод. Я ужасно соскучилась.

Мы, конечно, безумные! Друзья, решившие закопать топор войны, чтобы родить и воспитывать ребенка. Это настолько странно и плохо, что даже хорошо. Мне нравится. С тех пор, как Матвей всё узнал, стало спокойнее.

Повалявшись некоторое время, я вспомнила наш петтинг в этой самой кровати. Горячие требовательные поцелуи, которые раньше смущали, теперь же просто думать о них сладко. Глубже вдохнула его запах, зарылась лицом в подушку. Еще одну зажала между ног.

Стало жарче. Наверное, мы никогда не будем вместе. Но при этом на веки связаны. Он не оставил меня в трудной ситуации, а я больше не буду обижать его. Никогда.

Мысли стали совсем вязкими, я потонула в запахах, ощущениях и поцеловала однотонную наволочку. Заплакала от эмоции и от того, как сильно он мне нужен. Потом сжала ноги и испытала оргазм. Сильный, и в то же время незаконченный. Украдкой сворованный у хозяина квартиры. Но достаточный для того, чтобы вырубиться в этой самой позе на чужой постели.

Хлопок входной двери не слышу.

Звуки душа — тоже. Просыпаюсь от яркого света, который тут же гаснет. Дергаюсь. Следом матрас проминается под весом. Доносится обеспокоенный шепот:

– Прости, я не знал, что ты здесь спишь. Не заметил твою одежду.

– Сюрприз, – отвечаю всё еще сонно. – Я постелила себе в гостиной, но пока ждала тебя — уснула. Ты поздно.

– Да, задержался. Всё из рук валилось. – Он наклоняется и едва ощутимо гладит по щеке. Чувствую запах его геля для душа. – Был очень плохой день. Я пойду в гостиную тогда, спи дальше.

– Может, полежишь со мной и расскажешь?

Он мешкает. Потом забирается под одеяло и ложится совсем близко. Обнимает одной рукой. А я обнимаю его. Закидываю на него ногу. Матвей намного удобнее подушки.

Запаха становится больше.

– Как ты думаешь, Юль, – начинает он шепотом. – Я плохой человек?

Улыбаюсь, собираясь отшутиться. Но затем понимаю, что не вовремя. Провожу ладонью по его колючей щеке.

– Хороший. Очень хороший. Кто тебе такое сказал?

– Что ни сделаю, всем плохо становится. Это какой–то нескончаемый ад. Всю мою жизнь, наверное, с рождения.

– Неправда, не всем. Мне сейчас хорошо.

Его губы прижимаются к моим в легком поцелуе. Я чувствую, что он улыбается, и целую в ответ. Раз, еще. Наши языки касаются. Нежно, медленно. Мы пока не пускаем друг друга себе в рот. Лежим под одеялом и пробуем. Я задираю ногу повыше, Матвей обнимает крепче.

Становится вдруг тепло–тепло. И спокойно.

– Я проспал половину смены в больнице, – перечисляет он, – едва не завалил предмет. Обидел девушку, из–за чего на душе паскудно. На заводе станком чуть не отпилил себе палец.

– Матвей... осторожнее.

– Иногда я не вижу рамок. Не понимаю, что плохо, а что норм.

– Ты всегда можешь спросить у меня, – шепчу. – Я тебе на что, Мот?

Он хрипло смеется. Потом говорит:

– Точно. Без тебя было ху**о.

Прикусываю губу, размышляя.

– Кроме тебя у меня и друзей–то нет. Если бы ты меня прогнал, мне бы никто не помог.

– Я никогда тебя не прогоню.

– Даже если у тебя будет жена и четверо детей?

Он снова улыбается.

– Заводить жену и четверых детей было бы большой ошибкой, учитывая близость нашей с тобой дружбы.

Смеюсь тихонечко.

– Ты намекаешь, что из–за меня у тебя никогда не будет нормальных отношений? – Продолжаю злорадно: – Ты прав. Я не просто мать твоего будущего ребенка, я твой самый близкий друг. А ты мой – единственный. Я не дам тебе жизни. Ха–ха! Меня даже не смущает, что ты парень моей подруги. Я лежу в твоей постели в одних трусах и майке.

– Моя эгоистичная девочка, – с усмешкой. Одобрительно. Тихо.

Пробирает от этих слов.

Чмокаю его в щеку. Матвей отвечает так же быстро и звонко.

– Я хочу всё исправить, Юль. Хочу, чтобы всё наладилось.

Мы касаемся носами. И я выдыхаю, расслабившись. Близость его тела ошеломляет. Прелюдия – просто разговаривать и гладить друг друга.

– А я, Матвей? – спохватываюсь, встрепенувшись. – Я очень плохая, да?