– Чего добру пропадать, харчитесь!

Каждый зачёрпывал горячее варево, отправлял в рот. И не поймёшь, то ли суп густой, то ли каша жидкая, но с кусками мяса, с рубленой капустой и морковью. Котелок вычерпали в несколько минут. Все довольны, ибо был только ужин, да и то скромный, а обеда не было вовсе. Михаил тоже поел, хотя досталось ложек по пять-шесть. Взгляд его упал на пищали польские, составленные в пирамиду. Свет от затухающего костра туда почти не доставал, и оружие он увидел потому не сразу. План созрел молниеносно.

– Парни, пошумим. Разобрать пищали и проверить, заряжены ли?

Десяток пищалей расхватали мигом.

– Заряжены!

У поляков пищали с кремневым замком, поджигать фитиль не надо, к бою готовы. У ляхов оружие в массе своей более современное. У русских пищали и пистолеты с кремневым замком только у богатых да служилых бояр.

– У кого пищали, идём к лагерю, по моему приказу стреляем по шатрам и убегаем. Пищали не бросать, самим пригодятся.

– А берендейки с убитых снимать?

– Снимайте!

Убитым ни оружие, ни припасы не нужны, а в русской армии не хватает. Будет знатный трофей, пищаль, особенно хорошей выделки, стоит изрядных денег.

Десяток во главе с Михаилом направился к польскому лагерю. Другие ополченцы дожидались их у костра.

Близко подошли, уже шатры белеют в полусотне саженей. В лагере движения не видно.

– Стройся! Целься! Пли!

Дружный залп!

– Бежим!

Ополченцы бросились наутёк. На бой с многократно превосходящими силами решился бы только самоубийца.

Уже не скрываясь, топая и ругаясь, помчались к костру. А сзади, со стороны лагеря польского, крики, призывы к оружию. Разворошил лагерь стрельбой Михаил, как будто палку в осиный рой сунул.

У костра, который еле тлел, соединились со вторым десятком и бегом к основному войску. Поляки преследовать побоялись. Да и не видно в темноте никого.

С чувством удовлетворения Михаил и ополченцы улеглись отдыхать. Судя по положению луны, три часа ночи, время отдохнуть ещё есть. Зато ляхи проснулись, наверняка защиту надели, сидели в тревоге, ожидая нападения. Очень кстати не дать отдохнуть перед боевым днём. В том, что сеча будет, Михаил не сомневался.

Следующим днём, с утра, Пожарский распорядился бить в колокола на всех церквях. Надо собирать жителей, просить помощи. Пусть берут в руки оружие убитых, помогают захватить столицу, освободить от поляков. В противоборствующих армиях потери очень большие, в некоторых полках и сотнях половина состава осталась, а некоторые вырублены.

Когда москвичи собрались, причём во многих местах, с призывом выступил келарь Авраамий, призвав постоять за Русь. Говорил убедительно, горячо. У другой церкви, с паперти, говорил Минин словами проникновенными, что не только армия воевать должна, но и весь народ, как один человек, подняться, постоять за православную веру, за святыни русские. Михаил со своим отрядом стоял недалеко от церкви, как и другие ополченцы, слушал речь земского старосты и нынешнего «товарища» Пожарского. К отряду Михаила стали подходить москвичи.

– Помочь желаем, дайте оружие!

Пробрала горячая речь москвичей, поняли – без их участия битва может кончиться поражением русской рати, не отсидеться в домах в лихое время. Да и видели уже, как поляки пана Струся поджигали избы, знали, что их может ожидать.

Очень быстро, буквально за полчаса после речи Минина, отряд Михаила вырос почти втрое. Москвичам раздавали оружие с телег, но всем не хватило. Минин повёл ополченцев сам, поставил их против «Крымского двора». Был такой ещё с ордынских времён, где останавливались послы крымских ханов при поездках в Москву. В «Крымском дворе» ещё со вчерашнего дня засела литовская пехота. Польша и Литва были в состоянии унии, объединения двух княжеств.

Минин скакал впереди, за ним три сотни всадников, сзади бежала пехота – ополченцы и москвичи. Конечно, городские жители не воины, но литовцы, видя наступающую огромную рать, дрогнули, после первого столкновения стали отступать. Москвичи по два-три человека налетали на литовца, били его палками, топорами, а кому копьё досталось – кололи. Литовцы бросились к польскому лагерю, но добежала едва одна треть.

Из «Государевых садов» на берегу Москвы-реки ударили главные силы Пожарского. И вновь сеча распалась на отдельные очаги, такова особенность городского боя. Конницу на городских улицах использовать сложно, нет пространства для манёвра.

Михаил с ядром своего отряда, опытными всадниками, гнал литовцев и вырубили бы всех, да из переулка вынеслись польские гусары. В кирасах, копья длинные, которые преимущество в бою дают. Все пищальники Михаила остались у «Крымского двора», огневой поддержки нет. Силы Михаила и польского отряда равные. Бились ожесточённо, но у русских потери больше, начали пятиться. Не бежали, тогда потери ещё больше будут, а отступали медленно. Михаил лихорадочно соображал, как выкрутиться из сложного положения. И вдруг пушечный выстрел, да не ядром, а стальным дробом. Несколько гусар замертво упали, ещё несколько человек ранены. Михаил сразу заметил по облаку дыма, где пушка стояла. После боя надо подъехать, поблагодарить. А сейчас отряд снова гусар атаковал. Кое-кто из ополченцев успел польские копья с мостовой подобрать, ими пользовался. Теперь уже гусары отступать стали, а потом развернулись как-то разом и пустили коней вскачь.

– Возвращаемся!

На обратном пути Михаил к пушкарям подъехал. Схитрили бомбардиры, тюфяк короткоствольный в кирпичный дом затащили, установили у окна. Здесь конница не страшна, ни копьём не достать, ни саблей. Пушкари от порохового дыма чумазые, но улыбаются.

– Спасибо, хлопцы, выручили в трудный момент! – поблагодарил Михаил.

– Надо было на рысях от гусар отрываться, мы выжидали, даже сигнал шапкой давали.

Ага, кто бы в бою этот сигнал увидел, да ещё не зная, что тюфяк в кирпичном доме установлен. Но подсобили пушкари здорово!

Почти одновременно с ратью Пожарского нанесли удар по правому флангу поляков казаки князя Трубецкого. Трубецкой, видя действия Пожарского, обеспокоился. Вдруг все лавры победителя достанутся не ему, а Дмитрию Михайловичу? Не по чину получится, ведь Трубецкой в придворных был при царе, возрастом старше и род его древнее.

Потери Ходкевича стали нарастать, стали ужасающими. С воинами гетмана сражались не только русские войска, но и москвичи, дотоле враждебности не проявлявшие. Гетман с гонцами разослал приказ своим ротам и эскадронам – отступать к Донскому монастырю. Когда изрядно побитое войско собралось, пан Ходкевич с грустью осмотрел остатки. Нечего было и думать продолжать бой. Следующим днём гетман отвёл рать на Воробьёвы горы и вообще покинул пределы Москвы. Случилось это 25 августа, пробыл гетман в русской столице всего четверо суток. Гетман уходил прежней дорогой – к Можайску, а потом к Вязьме.