«С днем рождения!», а потом играли в догонялки среди разноцветных осенних листьев – бронзовых, красновато-коричневых, медно-желтых.

Это я сфотографировала их с Джо. Наверное, тогда мы в последний раз фотографировали Грейс. Прижав фото к груди, я чувствую, как внутри разрастается боль потери. Пусть это случилось давно и ощущения притупились, я вдруг понимаю, к чему мне нужно подготовиться: идти по следам Джо – значит открывать душу боли и радости воспоминаний о нем и Грейс. Мне придется вспомнить время и события, которые я так долго гнала из памяти, пройти по дорогам, которые я закрывала для себя, чтобы сохранить рассудок.

«Оно того стоит», – говорю я себе, увидев застывшую в дверях Мону, которая не сводит с меня глаз. Помедлив, она окидывает нас настороженным взглядом и, раздав чашки с чаем, подходит ко мне и мягко вынимает из моих рук рамку.

Взглянув на фотографию, она переводит взгляд на меня и улыбается. Улыбка, хоть и печальная, мгновенно преображает ее лицо – делает моложе на десятки лет. На мгновение мне приоткрывается красота женщины, которую не успела измучить жизнь.

Она ставит фотографию на место и тянется исхудавшей рукой к кресту на шее, за утешением.

– Вы знаете, где он сейчас? – мягко спрашиваю я. Раньше я думала, что возненавижу эту женщину, стану презирать за то, что по ее вине пришлось вынести Джо, однако теперь, стоя перед ней, я не ощущаю ненависти. И осуждение заглушают печаль и сожаление, облаком следующие за ней из комнаты в комнату.

– Нет, милая, не знаю. Прости. Он приезжал давно, в 2004-м или в 2005-м, кажется. Память у меня уже не та. Я и не поверила, когда он вдруг постучал в дверь, такой взрослый. Я… я все равно его узнала, даже после стольких лет. Глаза у него такие… от его взгляда всегда таяло сердце. Он недолго побыл со мной, но… понимаешь, я была не права. Больна и головой, и телом. Мне было стыдно от того, что бросила его, и от того, кем я была – зачем ему такая мать… зачем ему жизнь, которую я могла ему дать.

Похоже, она говорит и о том времени, когда оставила его ребенком, и одновременно о недавнем прошлом, и в ее словах столько боли, а в глазах блестят слезы.

Смахнув слезинки, она грустно смотрит на меня.

– Он много рассказывал о тебе, Джесс. И о малышке Грейси. Подарил мне эту фотографию. Он очень тебя любил, и его сердце не выдержало того несчастья. Он тосковал по тебе, но уверял, что должен был уехать. Говорил, что ты не хотела его видеть и вам обоим будет лучше побыть врозь, чтобы ты могла поправиться.

– Это неправда, – я быстро прерываю ее, касаясь иссохшей руки. Кожа да кости. Мона сразу отдергивает руку – наверное, давно никто не касался ее с любовью и нежностью.

– Мои родители решили за меня, а я тогда была слишком слаба, чтобы настоять на своем. Недавно моя мама умерла, и я обо всем узнала. Я бы ни за что не велела Джо уехать. Я тоже его любила.

Она кивает и садится на маленький стул, который принесла с кухни. В этой комнате лишь небольшой диван – квартира рассчитана на одного человека.

– Понимаю, – кивает она и отпивает чай. Обжегшись, чуть морщится. – Но что сделано, то сделано. Твоя мама поступила так ради тебя. Джо такого не заслужил, но бедняге никогда не везло, правда? Не вовремя мы привели его в этот мир, уж это точно.

– А его отец жив? – спрашивает Белинда, которую, похоже, не задевает почти ощутимый водоворот чувств. Она сосредоточена на дне сегодняшнем. – Вы знаете, что случилось с ним?

– Он давно умер, – уставившись в пространство, отвечает Мона. – Передозировка. Жизнь у нас была… нездоровая. Когда мы переехали вместе с Джо в Манчестер, то собирались начать с чистого листа. Но ничего не вышло. То же самое на новом месте. Наркотики, попытки наскрести денег, злые люди.

Мы оставили там Джо – и я понимаю, как это выглядит со стороны. Но я и правда думала, что так будет лучше, клянусь. Его отец стал придумывать всякое, ему вечно не хватало денег… Джо был маленький, мог пролезать в окошки и приносить пользу. А потом дела пошли еще хуже, и некоторые из наших соседей считали, что маленький мальчик может приносить деньги и другим способом…

У меня внутри все переворачивается при одной мысли о Джо, едва ли старше Грейси, зажатом в тиски той страшной жизни. Я опускаю глаза и смотрю в чашку с чаем, потому что не хочу, чтобы Мона видела выражение моего лица.

– Я его мать, – говорит она уверенно и спокойно, не раз мысленно пройдя по этой дороге, рассмотрев свои поступки со всех сторон, – и я должна была его защитить. Но я этого не сделала, не могла – слишком запуталась. И не думайте, что я кого-то виню или пытаюсь себя оправдать. Я живу с этими мыслями последние несколько лет. Существовать без наркотиков не так приятно, как уверяют. Без них яснее видно, какой гадкой я была раньше – только и всего.

Кивнув, я с усилием прогоняю захватившие мое воображение картины из детства Джо. Когда мы встретились, он уже это пережил, для него уже тогда это осталось в прошлом. Сейчас мы говорим о будущем.

– Однажды его забрали полицейские, их вызвали соседи. Мы так накурились, что ничего не заметили. А когда пришли в себя, я решила, что ему без нас лучше. Не было ни дня, чтобы я не жалела о том решении, но ему хотя бы досталась хорошая семья, и с ними он жил безбедно.

Майкл ни разу не встречал приемных родителей Джо, но мы с Белиндой изумленно переглядываемся. Никто и никогда не назвал бы приемную семью Джо «хорошей», а жизнь его «безбедной». Похоже, мы одновременно понимаем, что Джо лгал матери, выдумал себе хорошую жизнь, чтобы не мучить эту и без того изможденную женщину.

Я много печального услышала сегодня, но плакать мне хочется именно после этих слов о приемной семье Джо. Несмотря на все, что ему пришлось пережить, на все, что с ним случилось, Джо сохранил в душе сострадание и благородство.

– Вообще-то… – начинает было Белинда, наклоняясь с гневным видом.

– Они были хорошие, – прерываю я Белинду, не давая ей продолжить. – И вы правы, он ни в чем не нуждался.

Белинда прожигает меня взглядом, но я не обращаю на нее внимания. Джо не