нанялся Джо. К сожалению, фамилия Дойл в этом округе встречается едва ли не чаще, чем пабы.

И все же меня не покидает необъяснимая и, возможно, безосновательная надежда на то, что все получится – а вдруг древние духи, согласно поверьям населяющие эти берега, на нашей стороне? Пока же мне вполне достаточно просто нежиться на солнце, наблюдая, как играют на пляже дети.

Ребятишек собралось немного, человек пятнадцать или около того, все лет шести-семи. И все в желтых футболках с надписью «Летний клуб “Улыпка”». Правописанию это детей вряд ли научит, но они поглощены другими интереснейшими занятиями: строят замки из песка, гоняются друг за другом с крабами в руках, роют ямы и наполняют их морской водой.

– У тебя поразительно счастливый вид, – говорит Майкл, оглядывая меня поверх солнцезащитных очков. – И вообще, ты с самого начала путешествия какая-то подозрительно довольная жизнью. На валиум подсела?

Я лишь смеюсь в ответ. Может быть, стоит рассказать Майклу, что дома у меня шкафчик в ванной набит всевозможными изобретениями фармацевтики. Таблетки, чтобы расслабиться. Таблетки, чтобы побороть тревогу. Таблетки, чтобы уснуть. Скорее всего, у них давно истек срок годности, они лежат там с самых печальных дней моей жизни.

– Знаю, – улыбаюсь я. – Странно, правда? Я недавно потеряла маму. Иду по следам потерянного возлюбленного. Позволяю себе думать о погибшей дочери гораздо чаще, чем за все прошедшие годы. По всем правилам мне давно должно было сорвать крышу. Но ничего подобного… просто чувствую, как будто поступаю правильно. Как будто прежде моя жизнь остановилась, а теперь снова пошла вперед.

Тихо фыркнув, он задумывается над моими словами. Белинда читает «Гардиан», но я знаю – она прислушивается к разговору.

– Понимаю, некоторый забавный смысл в этом есть, – признает он и сдвигает очки на лоб. – Пока ты в настроении делиться мыслями, можно спросить тебя кое о чем?

Я киваю, и Белинда с интересом отрывается от газеты.

– Мне давно хотелось спросить тебя о выборе профессии. То есть я понимаю, что все случилось не по плану, ты так и не окончила университет и все такое. Но почему ты пошла работать в школу? Разве тебе не тяжело, после Грейс, я имею в виду, постоянно быть с детьми? Они не напоминают тебе о ней?

Я перевожу взгляд на играющих в песке малышей и на мгновение погружаюсь в их простые радости – жить, бегать на свободе, ни о чем не думать в прекрасный солнечный день.

– Отчасти дело в этом, – показываю я на детей. – Они полны воодушевления. Дети переполнены радостью, и находиться рядом с ними весело и тепло. Но я понимаю, почему мой выбор кажется тебе странным. В самом начале мне просто нужно было что-то делать. Когда я вернулась из больницы, дела пошли не слишком хорошо – меня вроде бы и подлечили, но морально я была сломлена. Переломы зажили, но ссадины остались. Моих родителей ты помнишь – с ними ни о каком веселье не было и речи.

– Нехорошо так отзываться об усопших, но с ними и правда лишний раз не улыбнешься.

– Ничего, ты прав. И потому несколько лет я растерянно барахталась, а потом пошла волонтером в ближайшую школу. Читала самым маленьким. Так все и началось – и мне действительно нравится в школе. Сначала, правда, бывало трудновато, многие считали, что у меня есть дети, особенно другие мамочки. Возраст у меня подходящий, работаю в школе, ну, они и спрашивали, есть ли у меня малыши. Конечно, они не пытались меня как-то уязвить, но сначала я вздрагивала и не знала толком, как отвечать. Правдивая история не для младшеклассников и их родителей, думаю, ты со мной согласишься.

– И как ты отвечала? – спрашивает Белинда, бросив притворяться, что читает газету. – Я же помню, каково это – учиться в школе. Сплетня на сплетне, ни от кого не спрячешься.

– Что есть, то есть. Но куда ужаснее слушать жалобы о бессонных ночах, о том, как больно биться щиколотками о неудобные колеса колясок, в которых везут детей в школу и детский сад. Мне всякий раз хотелось закричать, сказать этим женщинам, что такие неприятности – просто счастье. Счастье, когда есть дети, которые не дают родителям спать. Помнится, однажды, когда меня в очередной раз спросили, есть ли у меня дети, а я надолго замолчала, какая-то мамочка перевела разговор на другую тему.

На следующий день она пришла за сыном и, увидев меня, рассказала, что ее старший ребенок несколько лет назад умер от лейкемии. И даже сейчас, годы спустя, когда ее спрашивают, сколько у нее детей, ей хочется ответить: «Двое», хотя жив только один… наверное, тогда я кое-что поняла. Осознала, что со мной произошло нечто ужасное, полностью изменившее мою жизнь. Однако у многих матерей погибают дети – кто от болезни, кто-то умирает внезапно, едва родившись, а кто-то еще в утробе. Некоторые женщины вообще не способны иметь детей. Потери повсюду, но нельзя подчинять им свою жизнь.

Майкл с Белиндой смотрят на меня с таким изумлением, будто бы я разделась догола и станцевала на столе макарену.

– М-да, – тихо вздыхает Майкл. – Философия.

– Иногда на меня находит. А у тебя подбородок в майонезе.

– Ну вот, испортила все впечатление, – отвечает он, вытирая лицо салфеткой.

Заплатив по счету, мы отправляемся в путешествие по местным пабам – возможно, самое долгое из всех когда-либо предпринятых, и вовсе не с целью напиться. Майкл жалуется, что ему надоело вести машину, и Белинда соглашается сесть за руль на следующий день.

А я, бесполезное создание, помочь ничем не могу, потому что не умею водить машину. Это очень необычно для женщины моих лет, но у меня есть оправдание. Я провела больше часа в искореженном аварией автомобиле и, если честно, лишь несколько лет спустя смогла по собственной воле относительно спокойно сесть в машину.

Первые несколько раз, когда мне приходилось сидеть на переднем сиденье, рядом с водителем, меня охватывал ужас, я цеплялась за ремень безопасности, тело сводило судорогой, и к тому же я напряженно смотрела в окно, стараясь вовремя заметить любое нарушение правил. Услышав автомобильные гудки, я вздрагивала всем телом, громкие звуки меня пугали, и даже от слишком сильного хлопка двери я бледнела и покрывалась испариной.

Когда переживаешь серьезную травму, память не преминет лишний раз напомнить о самых страшных мгновениях. Возможно, пытается таким образом защитить, не дает забыть о подстерегающих угрозах. Самые обычные звуки, запахи и ощущения заставляют нервную систему держаться настороже. Постоянно сражаться, чтобы примирить две