В моем полусне маленький комок человека настырно пробовал провернуть дельце. Я видела себя словно в разрезе. Там мало места, там все очень аккуратненько, но просто, как в нашей с мамой «полуторке». И мой выросший из этих размеров человечек пытается что-то изменить. Похоже на физическое упражнение — ииии-ррраз! И как будто даже у меня в животе есть маленькие ручки, и ступенечки, и маленькие комнатки, чтобы ему удобнее жилось… Но вот сейчас он их крушит, топчет крепкой пяткой, потому что они мешают.

Откуда-то он знает, что надо перевернуться. Вот и я откуда-то знала, что мне тоже надо что-то перевернуть в своей жизни.

6 апреля

— Женя, подвезти?

— Нет, спасибо, Иван Иванович!.. А хотя… Подвезите!

Он даже удивился. Раньше я все время отказывалась.

— Ну, давай, я греюсь во дворе.

Он ушел, а я, полыхая, как печное бревно, набрала Дашку.

— Дашка! Я… еду с ним!

— Супер! Куда? В кабак?

— Нет! Он просто домой меня подвезет!

— Домой? Куда? В «полуторку»? Там мама твоя!

— А куда еще?

— Вот, блин… Ну, ты клуша, Ким… Так, ладно… Езжайте ко мне! Ключи будут под ковриком. Даю вам времени до девяти вечера! В девять выметайтесь! Ключи кинь обратно под коврик!

— Поняла! Спасибо!

— Надеюсь, залетишь!

Я шла во двор, к машине, как зомби, как проржавевший механизм. Меня клинило раз пять. В конце концов добралась и надеялась, что он уехал. Но он сидел в машине и довольно устало смотрел в мою сторону. Показал на часы. Давай быстрее!

Молча тряслись в его машине. Играла музыка, на панели горели красивые голубые огни.

— Тебе куда?

— А вот туда.

— Понял.

Подъехали, он остановился, мотор не глушил. Обернулся. Лицо спокойное, усталое.

— Ты здесь живешь? Буду знать.

— Спасибо.

— Ну, до завтра? Только не опаздывай. А то без тебя никто уже работать не хочет.

— Не опоздаю.

И я не выходила, хоть и взялась за ручку. Он терпеливо ждал.

— Что такое?

— Ничего… Не хотите подняться ко мне?

Я даже не знаю, как он отреагировал… Я смотрела при этом в темноту за окном, держалась за дверь и была готова выпрыгнуть в любую минуту.

Долгая, мучительная пауза.

Потом он засмеялся.

— Жень, ты… В общем, давай, иди домой, я тебя очень ценю и никому не отдам, поняла? И совсем не обязательно для этого со мной спать. Все, пока.

Он сам открыл мне дверь. Перегнулся и открыл.

Я вывалилась из машины как кусок дерьма.

Долго стояла в кустах на детской площадке, пинала себя же ногой.

Потом еще долго выбиралась из Дашкиного района.

Домой приехала ночью.

— Девочки! Завтрак!

Ого! Любые девочки? Не новенькие? Не старенькие? Любые? Прямо какая-то демократия…

Оказалось, что завтраки выдают всем. И тем, кто прибыл накануне днем, и тем, кто прибыл накануне вечером. А вот уже обед и ужин — это только для прибывших накануне и старожилов. Все просто.

Запеканка и масло. И чай с сахаром. Мммм. Вкусняшка…

Сидела за столом с какими-то мне не известными беременными барышнями. Они ели-пили и горько переговаривались.

— Я всю ночь не спала. Он же там один, понимаешь? У него там три комнаты, диваны, белье… Он же кого-то обязательно в дом притащит!

— Не говори… Их только оставь без присмотра…

— Я ему позвонила в десять, в пол-одиннадцатого, ну, и так далее. В последний раз — в три ночи.

— И что?

— Обозвал меня.

— Вот скотина!

— Да! И… ну не верю я ему! Говорю — признайся! Ты ж не один?!

— А он?

— Орет, что один, что никого нет, что даже телик выключил, чтобы спать не мешал…

— Вот сволочь…

— Ненавижу его…

— Девочки! На кровь! Кто мочу утром не сдал?

Сколько можно? Во мне столько крови нет, сколько они пьют! Что еще они хотят расшифровать в моих эритроцитах несчастных?

По отделению летала славная Фимочка. С ней было приятно, с ней можно было говорить и ей можно было жаловаться. Я бы очень хотела, чтобы мои роды пришлись на Фимочкину смену.

— Фимочка, а зачем столько крови?

— Ну, чтобы воспалительный процесс не пропустить, да много всего. Резус-фактор, кровь на ВИЧ.

— Я уже сдавала кровь на ВИЧ! В самом начале беременности!

— Ну, так за это время сколько чего могло случиться…

— Я ни с кем ничего, Фимочка!

— Ну, а мужчина твой?

Вот ты блин! Что ж мне, вот просто всем на свете объяснять, что нет никакого мужчины?? Что я сама по себе беременная, одинокая??

— Фимочка… И мужчины у меня нет…

Она посмотрела с нежной печалью.

— Это ничего. Это бывает.

Потом уколы, потом КТГ. Снова сидели вокруг меня прекрасные женщины с огромными животами, полуголые, грудастые, бельем наружу. Страшно себе представить, что случится, зайди случайно в это сонное женское царство мужчина.

Визгу будет…

Такие разные женщины, столько судеб тут, в одном холле. И каждая сдает дополнительные анализы на тот случай, если вдруг «муж»… Обидно до слез… Может, и не надо никакого мужа? Если вот так, почти официально, мы имеем в виду этот риск? Неверность.

Одна из женщин обернулась, очень внимательно посмотрела на меня.

— Это вы?

— Что именно?

— Это вы квартиру договорились забрать?

Надо было бы наподдать Милке хорошенько. Ногой.

Пришла Фимочка, попросила меня зайти в смотровой кабинет. Э, нет. Я прекрасно помню, что было со мной в смотровом.

— Фимочка! Мне кровь сейчас сдавать! Можно без смотрового?

— Нет, что ты, милая, хорошая! Ты же в роддоме! Это как работа! Здесь нельзя отказываться, если ты не лентяйка! Давай, я за тобой зайду через пятнадцать минут, напомню.

А вот действительно, это же работа! Рожать людей, воспитывать их — это же работа! Почему эта работа не стоит на пьедестале почета работ? Почему всем, кто хотя бы разово спустился в этот забой, не давать медали? Ну, это же очевидно, что это очень сложно, ответственно, страшно, больно, волнительно, а главное — ВАЖНО! И что, по сути, один на один с глобальной проблемой рождения нового человечества остаются молоденькие девочки, испуганные, ничего не понимающие, болтливые, вечно ругающие кого-то… а все отчего? Оттого, что просто невозможно не чувствовать, что это АРХИВАЖНО!