что старик скуп, как черт, и стяжателен, как шаман. Добейся, какой угодно ценой добейся, чтобы Джябжя была в нашей лодке во время дэрэ… иначе нам трудно будет добыть твою гямакту, – напутствовал Бямби.

* * *

– Бачкафу, – с обычным приветствием вошел молодой гольд в хаморан Челока.

Изумленный Челока, точно не веря своим глазам, вприпрыжку подбежал к Амба; стал щупать в плечах, касаться рук и груди молодого гольда.

– Амба?! Ай-хаа-хаай! Амба? сын покойного корявого Сигакта-Овода и покойницы Шестипалой – Тинхэ-Давящей Вниз… он и есть… А мы третью весну считаем Амба спутником своего отца и матери – за гробом – в подземном царстве – «буни». Ай-хаа-хаай!

– Нет, Челока, я жив и явился сюда с богатым тори, чтобы взять в жены твою дочь Джябжу.

Челока пришел в еще большее волнение. Его маленькое старушье безволосое лицо собралось в кулачок; среди несметных морщинок еле-еле можно было разобрать щелки безволосых ресниц, из под которых чуть-чуть выглядывали узкие, желтые, влажные глазки.

Челока замахал быстро и бессмысленно кистями вытянутых вперед рук, и не скоро нашел подходящие слова для разговора с молодым гольдом.

– Нет, нет, нет… Ты поздно явился Амба: Джябжя больше не гямакта тебе… Это потому, что мы считали тебя мертвым. А кроме того шаман Фолдо-Дыра сказал, что имя «Амба» – начальника тайги – несчастно, когда его носит человек… И я не мог бы отдать дочь свою за человека с несчастливым именем…

Челока попятился от сурового, мрачного Амба.

– Отдай мне дочь. Отдай мне Джябжу, старик… Я привез тебе из дальних мест голубого песца, соболей, мехов разных, чугунные котлы, китайскую чеченчу, шелка, спирт… много разных вещей… и еще я привез тебе жирного белого волшебного червя… этот червь могучей и чудодейственней и «жень-шеня» – человеческою корня и «хай-шеня» – морского корня[42]… Если этим червем мазать десны, то и у старика повырастут новые зубы. (Амба искренне верил в чудодейственное свойство зубной пасты: «Хлородонт»).

Глаза старика загорелись, уши потемнели от волнения…

– Хороший тори ты добыл, Амба. Но я не буду обманывать тебя: Джябжя на днях будет женой шамана Фолдо; – я уже прожил с семьей часть тори, который уплатил шаман за дочь… А кроме того мы уже отгуляли и модэрку, и тактолку и сарин… Осталось отгулять только дэрэ… И ты сможешь с нами погулять на дэрэ. Вот все, что я могу сказать тебе.

– Челока, Челока, что ты наделал… Ты был другом моего покойного отца; ты обещал ему отдать Джябжя мне… Тысячи, тысячи верст по снежным безбрежным полям, через льды, реки, моря я носился три года, добывая богатый тори за Джябжя… Много-много раз я был на пылинку от смерти, добывая тори за Джябжя…

Челока чувствовал правду и справедливую обиду в словах Амба. Только жадность и любовь к водке заставили его продать дочь старому шаману, не дожидаясь приезда Амба.

Старику стало неловко.

– Слушай, Амба: я никак не ожидал увидеть тебя живым: – нехорошие вести были о Камчатке и Сахалине, куда отправился ты, по рассказам охотников… Но теперь ничто не может изменить дела. Джябжя будет женой Фолдо..

– Лысого, грязного, злого, безносого обманщика-колдуна…

– Не говори таких слов, Амба. Беда случится, – шаман может слышать и на расстоянии. Он все знает…

– Почему же шаман не сказал тебе, что я жив, если он все знает…

– Дело кончено. Оставь шамана… Но ты можешь погулять с нами на дэрэ;

– много, очень много будет водки на дэрэ. Я сказал все.

Амба, точно покорившись неизбежному, прижал подбородок к груди и начал тихо:

– Ладно, я уступлю Джябжя шаману; я не испорчу кровавой местью ваш праздник – дэрэ… Но за это ты должен дать мне повеселиться как следует на свадьбе Джябжя: пусть Джябжя на дэрэ поедет в стойбище к жениху на лодке со мной и моими друзьями из Ивановского колхоза, чтобы шаман всех напоил водкой до рвоты… Ведь, у шамана много денег, – больше, чем блох на собаках старого Еода.

Старик задумался; опустился на корточки. И Амба опустился на корточки против Челока. Оба молчали.

– Но ведь по нашему обычаю, гямакта на дэрэ едет с молодыми парнями родственниками-однофамильцами, – наконец нашелся старик…

Амба порывисто вскочил. Выпрямился и старик.

– Челока! И твой язык не отсохнет говорить такие слова? Обычай, обычай… Ты сам первый нарушил обычай, отдав мою невесту шаману, а теперь из-за пустяка вспоминаешь обычай.

Челока вновь опустился на корточки. И Амба опустился за ним.

– Если бы ты дал мне того червя, чтобы я отрастил себе зубы, я, пожалуй, разрешил бы тебе отвести Джябжя к шаману.

– По рукам, – вскрикнул Амба, – хлородонт твой.

Челока и Амба одновременно вскочили с корточек, и Амба так крепко стукнул ладонью по протянутой ладони Челока, что рука старика отлетела за спину, и сам старик кой-как удержался на ногах, круто повернувшись на бок.

И снова на прощание оба опустились на корточки.

– Падем дзрэди гру (счастливо сидеть), – вымолвил Амба.

– Падем энэхэна (счастливого пути), – ответил Челока.

* * *

Быстрой походкой приближался Амба к большой фанзе. Под ногами трещал сухой валежник; от тупых носков обуви из кабаньей кожи отскакивали кедровые шишки; к меховым штанам из кабарчи липли, цеплялись прошлогодние семена растений. Амба напевал несложную песенку, которую тут же придумал. В этой песенке он рассказывал, как отобьет Джябжу у злого шамана; как счастливо заживет с ней; как построит для нее новый берестяной хамаран… Джябжя родит ему сына, которого он назовет Отнятым… Он будет из тайги, с охоты приносить подрастающему сыну всякие диковинки…

Выдумывая и тут же забывая слова незатейливой песенки, Амба не заметил, как подошел к большой фанзе на бугре.

Навстречу к нему вышел Бямби.

– Ну как, согласился? – были первые слова Бямби.

Амба понял, – Бямби спрашивает: – согласился ли старый Челока отпустить с ними Джябжу на дэрэ.

– Согласился…

– Так слушай: я нарочно вышел тебе навстречу, – в большой фанзе – много ушей, – там собрались погалдеть люди со всего стойбища. Не нужно ничего говорить о нашей затее… Слушай, Амба: все готово, – к счастью никто не знает о том, что на нашей лодке мотор; мы пока что сняли его и спрятали. Все идет гладко и хорошо… Потерпи немного – и Джябжя будет твоей… Тссы!

Амба выслушивал бесконечное число раз одни и те же рассказы стариков о покойных родителях, о предстоящем дэрэ – последнем свадебном обряде его бывшей невесты, Джябжя, со старым шаманом.

Время от времени в эти рассказы вставлял слово невозмутимый