Я пишу список вещей, которые нужно купить в супермаркете и вызываю такси. Весь день разбираюсь с ящиками в кабинете, полками в шкафу. Откладываю в сторону выписки из больницы, анализы, снимки УЗИ. Это нужно спрятать в самый дальний угол, подальше от глаз матери.

Утром меряю шагами квартиру, понимаю что когда мама увидит мою руку, то решит остаться на неделю. А то и на две. Не то чтобы я была против, но мне сложно жить в одной квартире даже с родителями. Слишком сильно я привыкла быть одной и распоряжаться своим временем самостоятельно.

Немного нервничаю. Мама уже в такси, едет с вокзала. На глаза попадается купленная вчера лампочка. Соседа дома не оказалось, поэтому выношу в подъезд табуретку, решая сделать это самостоятельно.

Сосредоточенно выкручиваю перегоревшую лампочку, погруженная в свои мысли, и вздрагиваю, когда позади слышится мужской голос.

- Ты что делаешь? Совсем с ума сошла?

Я дергаюсь, табуретка скользит, и я сразу же оказываюсь в заботливых мужских руках, прижатая к твердой груди мужчины, которого здесь не должно быть. Лампочка падает и разлетается на осколки. Этот звук в абсолютной тишине, застывшей между нами, кажется по-особенному громким.

Знакомый аромат парфюма проникает в ноздри, вызывая ненужные воспоминания. Сердце пропускает удар, дыхание сбивается, но я слишком обижена и зла на Леона, чтобы давать волю чувствам, которым давно следовало бы исчезнуть.

- Это ты с ума сошел. Я чуть из-за тебя не упала. Не хватало вторую руку сломать, - резко отстраняюсь от него, запахивая на груди халат, - все внутри свело от едва сдерживаемого гнева, но я быстро беру себя в руки.

Поднимаю взгляд и натыкаюсь на злого, как черт, Леона.

- Тебе врач покой прописал, так почему ты скачешь по табуреткам? – он пинает носком туфли то, что осталось от лампочки. Потом внимательно осматривает меня с ног до головы и цедит холодно и сухо:

- Еще и простудиться решила. Здесь сквозняк, а ты в тонком халате.

- Зачем пришел? – пропускаю его недовольные комментарии мимо ушей.

Леон не реагирует на мой вопрос. Резким движением хватает табуретку и открывает дверь моей квартиры, собираясь войти без спросу. Я наконец-то отмираю и вспоминаю о кое-чем очень важном.

- О, нет-нет, - хватаю его за руку, пытаясь не дать сделать и шагу. – Сейчас приедет моя мама, ты здесь лишний.

- Прекрасно. Мне, кажется, нам с твоей мамой не мешало бы познакомиться.

- Леон, я не шучу, - я начинаю паниковать, представляя что подумает мама, когда рано утром увидит в моей квартире мужчину. Она решит, что мы встречаемся, и переубедить ее точно не получиться. - Мне не нужны лишние вопросы о тебе. Если ты хочешь поговорить со мной, то приходи через несколько дней. Я даже согласна тебя выслушать, только сейчас уйди, прошу.

Вересов хмыкает. Явно не ожидал такого «теплого» приема. Не знаю как он представлял нашу встречу, когда ехал сюда. Возможно, по его мнению, у меня было достаточно времени чтобы охладить пыл.

Он резко выдыхает, сжимает челюсти. Со стуком опускает табуретку на пол. Недовлен.

- Хорошо. Я приехал, чтобы убедиться, что ты в порядке. Вижу, так оно и есть. Рад был тебя видеть. Если нужна будет помощь, ты знаешь как со мной связаться.

Я облегченно выдыхаю, мысленно благодаря всех на свете, что Леон так легко сдался.

Но время упущено. Уже поздно.

В эту же секунду створки лифта напротив нас открываются и оттуда появляется моя мама, застав нас в странной позе. Леон одной ногой переступил порог моей квартиры, я же держу его за руку.

Черт.

- А… привет, - мама с любопытством рассматривает Вересова. Я резко отпускаю его руку, делаю шаг назад.

- Привет, мама, рада тебя видеть.

- Господи, что это? – ее взгляд от мужчины скользит ко мне и задерживается на гипсе.

Я виновато улыбаюсь.

- Поскользнулась, - нервно улыбаюсь я.

- А мне почему не сказала? Как так? Ксюша, когда это случилось? – засыпает меня вопросами мама. В ее взгляде вспыхивает волнение, она подходит к нам, разглядывая мою руку.

- Все хорошо, мама. Ничего страшного не случилось. Гипс скоро снимут. Даже не болит.

- Так, ладно, давай зайдем в квартиру и там поговорим. А этот молодой человек?.. – она снова переводит взгляд на Леона. Не трудно догадаться, что он ей нравится. О таком зяте, как Леон, мечтает каждая женщина.

- А это сосед. Недавно переехал, вызвался помочь мне с лампочкой, - быстро нахожусь с ответом. – Он уже уходит.

Взгляд мамы тускнеет. Она явно на другой ответ ожидала.

- А, ну что ж. Рада была познакомиться. Вы заходите в гости если что, я много чего вкусного привезла.

- Мама, у Леона есть невеста. Она ему наверняка каждый день вкусняшки готовит.

Леон хмыкает, бросая в мою сторону колючий взгляд. Его бровь вопросительно изгибается.

- Мне пора. Рад был познакомиться, - наконец-то произносит он и я расслабляюсь.

Он игнорирует лифт, спускается по ступенькам, исчезая. Мы с мамой несколько секунд смотрим ему вслед, а потом проходим в квартиру.

Мама хлопочет надо мной, допытываясь как это случилось. Причитает, что скрывала такое от нее. Потом проходит в кухню, проверяет холодильник, пустую посудомойку.

— У тебя подозрительно чисто. И еды наготовлено на неделю. Ты не заболела? Не забросила работу?

— Нет, это все домработница. Приходит три раза в неделю.

— Что? Господи, ты уже настолько разленилась, что платишь людям за уборку в квартире?

— Ма-а-а-ам, - закатываю глаза. – Я очень устала, давай не будем ссориться.

Мама тяжело вздыхает и принимается за готовку завтрака. Аромат кофе, яичницы и бекона наполняет всю квартиру. Мы делимся с ней новостями, ведём непринуждённые разговоры, но мама то и дело посматривает на меня внимательным взглядом, полным волнения. Расставание с Толей сильно ударило по мне, маме пришлось заняться всеми делами по отмене свадьбы, пригласительных, коротко рассказывать родственникам причину нашего расставания. Я в это время была в глубокой депрессии и ни с кем не хотела общаться.

— Может, мне стоит остаться у тебя на недельку? — спрашивает мама, убирая со стола грязную посуду.

— О, не стоит, — поспешно вскакиваю я со стула и пылко ее замеряю. — Я наоборот собиралась к вам с папой в гости приехать. Закончу срочные проекты и можно немного отдохнуть.

— А что с твое работой в