Пока он об этом размышлял, Вачиви продолжала с любопытством рассматривать огромный дом с высокими мраморными колоннами. Ее глаза казались огромными на прелестном лице, обрамленном голубыми полями шляпки, и Жан снова ею залюбовался. Потом ему пришло в голову, что Вачиви в очередной раз проявила отвагу, согласившись последовать за ним в совершенно новый и непривычный для себя мир. Наверное, когда они скакали через лес, где из-за каждого дерева в них могли полететь стрелы, Вачиви боялась куда меньше, чем сейчас, и Жан мысленно пообещал себе, что будет защищать и оберегать ее от всего, что может показаться ей непонятным или обидным.

Наконец коляска остановилась перед крыльцом, на котором застыли в ожидании гостей шестеро лакеев в темно-синих ливреях. Все они были чернокожими, и Жан знал, что это — рабы. Несколько сотен их с утра до вечера работали на хлопковых и сахарных плантациях, которые принесли Арману де Маржераку его баснословное богатство.

Жан хотел объяснить Вачиви, которая никогда не видела негров, что это — обычные люди, только с другим цветом кожи, но не успел. Как только они вышли из коляски, на мраморной лестнице появилась вышедшая навстречу гостям Анжелика де Маржерак. Увидев Жана, она приветливо улыбнулась племяннику и стала спускаться, не замечая до поры Вачиви, которая стояла за его спиной. Но стоило только молодому человеку, высвободившись из теткиных объятий, отступить в сторону и представить Вачиви, как лицо Анжелики изменилось, на нем было написано глубокое потрясение. Поспешно отдернув руку, которую она уже протянула гостье, Анжелика отступила назад и бросила вопросительный взгляд на Жана.

Очевидно, выражение его лица сказало ей многое, если не все.

— А-а, теперь понятно… — пренебрежительно протянула она и, повернувшись, двинулась обратно в дом, так и не сказав ни слова Вачиви, которая вслед за Жаном робко вошла в огромную прихожую. — Юная леди, должно быть, устала с дороги, — заметила Анжелика, остановившись, смотреть на Вачиви она по-прежнему избегала. — Я распоряжусь, чтобы ее проводили в гостевую комнату. — И, знаком подозвав слугу, она что-то сказала ему едва слышно. Тот кивнул и взмахом руки предложил Вачиви следовать за ним. Анжелика проводила их взглядом и, как только индианка и ее провожатый исчезли из вида, снова обняла Жана. Она была довольна, что ей удалось так быстро убрать Вачиви с глаз.

Жан не успел спросить тетку, что все это значит и куда повели Вачиви, — в прихожей появился его дядя Арман с сигарой в руке.

— Я слышал — ты приехал не один, а с молодой дамой. Когда мы сможем тебя поздравить? — шутливо спросил он, в свою очередь крепко обнимая племянника. — Может, ей удастся убедить тебя осесть в Новом Орлеане — поближе к нам. В твоем возрасте, дорогой Жан, пора уже остепениться и перестать бродить по прериям и лесам, где живут эти ужасные краснокожие. Кстати, где она — эта юная леди? — И он огляделся по сторонам. Арман де Маржерак рассчитывал увидеть не только спутницу своего племянника, но и ее компаньонку — мать, сестру или родственницу, но, кроме Жана и Анжелики, в прихожей никого не было. Ему и в голову не могло прийти, что молодой человек приехал к ним в дом с любовницей.

Неприязнь, с которой Анжелика встретила Вачиви, не укрылась от Жана, и его беспокоило, что девушка тоже все поняла. Правда, его тетка произнесла не так уж много слов, однако все ее поведение и выражение лица были более чем красноречивыми. С первого же взгляда Анжелика поняла, что Вачиви — индианка, и с этого момента спутница Жана перестала для нее существовать. О том, чтобы принимать ее как равную, не могло быть и речи; больше того, Анжелика никак не могла поверить, что Жан, отпрыск знатного аристократического рода, не только спутался с цветной женщиной, но и осмелился притащить ее к ней в дом. Аля Анжелики де Маржерак это было самым настоящим оскорблением, и только родственные чувства, которые она питала к племяннику, помешали ей попросить его немедленно покинуть дом.

— Я отправила молодую мисс в гостевую комнату, чтобы она отдохнула с дороги, — как ни в чем не бывало ответила Анжелика на вопрос мужа, но Жан заметил, что она не назвала Вачиви ни «леди», ни «мадемуазель» — просто «мисс». А ведь впереди был торжественный ужин, и он боялся, что тетка не разрешит Вачиви выйти к общему столу. «Ну уж нет, — подумал Жан. — Придется ей кое-что объяснить, иначе ни Вачиви, ни меня она в своем доме больше не увидит».

Но момент для объяснений был не самый подходящий — слуга уже подал ему на подносе бокал шампанского, а потом Анжелика проводила Жана в отведенную ему комнату. В доме все комнаты для гостей находились на втором этаже; и Жан не знал, в какую именно комнату поселили Вачиви. Спрашивать об этом прямо он не стал, хотя ему хотелось убедиться, что с ней все в порядке.

К счастью, Жан хорошо знал расположение дома, и когда Анжелика, пожелав ему приятного отдыха, удалилась, отправился на поиски девушки, но двери всех гостевых комнат были заперты. Сначала Жан решил, что Вачиви отдыхает, но по мере того, как близилось время ужина, он начал беспокоиться. Она не так уверенно владела языком, чтобы попросить хотя бы воду, да и с одеждой Вачиви до сих пор путалась, а обратиться за советом к человеку постороннему она не решилась бы.

В конце концов Жан отважился постучать в несколько дверей, но ему никто не открыл, к тому же сколько он ни прислушивался, из комнат не доносилось ни звука. Где же теперь Вачиви — размышлял Жан, и в конце концов он позвонил в звонок, вызывая слугу.

На его зов явился старый негр по имени Тобиас. Он много лет был личным лакеем Армана, а когда Жан гостил в доме дяди, прислуживал и ему. Тобиас узнал молодого человека и с улыбкой его приветствовал.

— Ты случайно не знаешь, в какой комнате молодая леди, которая приехала со мной? — спросил его Жан. — Я не могу ее найти, а мне нужно непременно ее увидеть до того, как мы сойдем к ужину.

— Знаю, мсье… — Тобиас почтительно поклонился. На плантациях де Маржераков с рабами обращались значительно лучше, чем в других местах. Арман даже приглашал врача, чтобы лечить заболевших, а продавая или покупая рабов, никогда не разлучал семьи, и за это слуги платили господам преданностью и почтением. За последний десяток лет с плантаций Армана не убежал ни один раб, и это тоже было показательно. Но Жан решительно не одобрял сложившуюся в Луизиане систему рабского труда. Во Франции о подобном и помыслить было невозможно.

— Где же она, Тобиас? — спросил Жан.

— В хижине рядом с моей, — тихо ответил старый слуга, опустив глаза. Он не знал за собой никакой вины, но почувствовал, что такой ответ очень не понравится молодому человеку.

— Где?! — переспросил Жан. Он решил, что ослышался: в хижинах на заднем дворе жили только рабы.

— Ваша тетя решила, что так будет лучше, — еще тише проговорил Тобиас. Он сам помог Вачиви расположиться в одной из пустующих хижин. Девушка выглядела такой растерянной и напуганной, что старому негру стало ее жалко, и он велел своей жене побыть с ней и помочь всем, чем будет необходимо.

— Отведи меня к ней, — сказал Жан и последовал за Тобиасом.