Спустившись по лестнице, они вышли через боковую дверь и оказались на заднем дворе. Обширный двор был разгорожен на две части высоким забором, в котором была калитка. Слуга открыл ее своим ключом, что тоже было знаком его положения среди остальных рабов — полевым работникам, к которым Анжелика приравняла и Вачиви, доступ на «чистый» двор был запрещен. От калитки Тобиас повел Жана по петляющим между огородами тропинкам к домам — их было несколько, и в каждом жили по две дюжины рабов. Рядом стояли домики поменьше, в них жили наиболее доверенные домашние слуги — каждый со своей семьей. Возле одного из них Тобиас остановился и жестом пригласил Жана войти. В доме были небольшая прихожая и несколько маленьких комнат, в каждой из которых находились люди. В задней комнатушке Жан и увидел Вачиви, она сидела на их дорожном сундуке с выражением отчаяния на лице. Кроме нее в комнате было еще четыре женщины.

— Идем со мной, — сказал Жан. Он не стал ей ничего объяснять, но его глаза пылали гневом, и Вачиви подумала, что он сердится на нее. Она многого не понимала и была уверена, что в чем-то провинилась — иначе зачем бы ее заперли в этом доме с чужими людьми?! Жана не было рядом, и она не знала, почему он не приходит.

Но Жан сердился вовсе не на нее. Он-то думал, что все это время Вачиви отдыхала в одной из гостевых комнат, ему и в голову не могло прийти, что тетушка распорядилась устроить ее вместе с рабами. Теперь Жан винил себя в том, что не настоял, чтобы Вачиви поселили вместе с ним.

Приказав Тобиасу перенести вещи в дом, Жан отвел Вачиви в свою комнату, усадил на кровать, развязал ленты ее шляпки и пригладил волосы. Он пытался объяснить ей, как он сожалеет о том, что случилось. Вачиви трудно было понять все тонкости его объяснений, но главную мысль она уловила и уже спустя несколько минут снова улыбалась.

Когда двое слуг внесли в комнату их багаж, Жан достал из сундука одно из нарядных платьев. Он сам затянул на Вачиви корсет, помог надеть белье, а потом долго расчесывал ее густые черные волосы. Платье и перчатки Вачиви надела без его помощи и, вооружившись веером, подошла к большому, в человеческий рост, зеркалу. Выглядела она потрясающе. Вачиви и сама поняла это и, повернувшись к Жану, благодарно улыбнулась, а он не мог отвести от нее глаз. Элегантная и одновременно такая юная, она была прекраснее всех женщин, каких ему только приходилось встречать.

Но пора было спускаться к ужину, и Жан надел бриджи и камзол, несколько раз провел гребнем по волосам (бороду он сбрил еще в Сент-Луисе). Его сапоги были уже вычищены, и, взяв Вачиви под руку, он повел ее по широкой мраморной лестнице вниз.

Анжелика и Арман уже ждали его в просторной, ярко освещенной гостиной. К ужину они ждали еще нескольких гостей, но те еще не приехали. Еще до того, как родственники Жана узнали, с кем он путешествует, они собирались по-родственному посидеть с ним и его спутницей за бокалом вина, но теперь, разумеется, об этом не могло быть и речи. Индианка за общим столом? Это было немыслимо! И Анжелика, и ее муж, которому она все рассказала, были единодушны: цветным место на заднем дворе. Арман, кстати, испытал огромное облегчение, когда узнал, как ловко его жена убрала туземку с глаз долой. И он, и Анжелика считали, что их племянник, по-видимому, повредился в уме после того, как прожил несколько лет среди дикарей, — в противном случае он бы никогда не позволил себе подобного нарушения приличий.

Вот почему, когда Жан, держа Вачиви под руку, вошел в гостиную, на лицах обоих де Маржераков появилось одно и то же выражение ужаса. Анжелика и вовсе опустилась на стул с таким видом, словно готова была вот-вот лишиться чувств.

— О чем ты только думаешь? — спросила она Жана, пока ее супруг в немом изумлении рассматривал Вачиви. Арман не мог не признать, что она по-настоящему красива, и теперь ему стало понятно, почему племянник не хочет с ней расставаться. Тем не менее он все же подумал, что привозить индианку сюда и тем более приводить с собой в гостиную Жану бы не следовало. То, что он осмелился на подобную вольность, не укладывалось у него в голове.

— О чем я думаю, тетя? — переспросил Жан, и его глаза опасно сверкнули. Ни Вачиви, ни де Маржераки еще никогда не видели его таким. Они и не подозревали, каким может быть племянник, если его что-то по-настоящему заденет. Вывести Жана из себя было довольно трудно, но сейчас он защищал не себя, а свою любимую женщину. — Я думаю, что вы были непозволительно грубы с вашей — и моей — гостьей. Полчаса назад я нашел ее в доме, где живут рабы — полевые работники. Мне хочется верить, что это простое недоразумение, — добавил он холодно. — Как бы там ни было, я распорядился, чтобы Вачиви переселили в мою комнату. Надеюсь, вы понимаете почему?

— Нет, не понимаю! — воскликнула Анжелика, вскакивая на ноги с такой прытью, словно вовсе не она несколько мгновений назад была на грани обморока. — И я не потерплю, чтобы какая-то дикарка сидела за моим столом! Как ты смел вообще привезти ее сюда? Там, в прериях, ты можешь поступать, как тебе заблагорассудится, но сейчас ты не в прериях. Ты — в моем доме, поэтому изволь соблюдать приличия. Вы не состоите в законном браке… — одного предположения, что такое возможно, было достаточно, чтобы заставить Анжелику содрогнуться, — к тому же эта женщина — цветная, и ее место с рабами. Сейчас я позову Тобиаса, и он проводит ее в дом.

Анжелика определенно хотела, чтобы Вачиви исчезла, пока не приехали гости. Арман молчал, но был полностью согласен с супругой, однако Жан не собирался отступать.

— Вачиви не цветная. Она индианка из племени сиу и дочь великого вождя.

— Еще лучше! Значит, она из тех краснокожих дикарей, которые бегают голыми и убивают белых людей? Ты не спрашивал, сколько белых она прикончила, прежде чем ты ее подобрал? Нет, Жан, по-моему, ты просто болен…

— Как это отвратительно — то, что вы говорите, тетя. К сожалению, после всего, что случилось, я не смогу воспользоваться вашим гостеприимством. Мы немедленно возвращаемся в Новый Орлеан. Распорядитесь приготовить экипаж, — твердо сказал Жан.

— Прекрасная мысль! — воскликнула Анжелика, окончательно выйдя из себя. — Не знаю только, удастся ли тебе снять комнаты, потому что ни в один приличный пансион индианку не пустят. Это все равно что притащить с собой в город рабыню с плантации.

— Вачиви — свободная женщина, и я ее люблю, — отрезал Жан.

— Ты сошел с ума, — констатировала Анжелика де Маржерак. — Слава богу, что твои родители умерли и не слышат, что ты говоришь! Они и сейчас, наверное, в гробах переворачиваются.

Пока они пререкались, Вачиви переводила взгляд с Анжелики на Жана и обратно. Она не понимала, о чем идет речь, но интуиция подсказывала девушке, что разговор касается ее и что в этом доме ей не рады. Почему — она не могла понять, однако ей меньше всего хотелось, чтобы из-за нее Жан рассорился со своими родными. То, что он рассержен, Вачиви сразу поняла. За непродолжительное время их знакомства она никогда не видела его в таком состоянии — с ней Жан всегда был терпелив, мягок и нежен, но сейчас он буквально метал громы и молнии. Впрочем, и его родственники, похоже, были в не меньшей ярости.