разлегся дачный поселок с вожделенной дачкой Антона Андреевича, подъезжает с мощным орудием, разработка его, кстати, заняла у Муры целую неделю! — и пробивает дыру в плотине — вырывается вода!.. Однако затея опасная

— Мура перевернулся на другой бок, — вода вырвется со страшной силой, нужно учесть расстояние, на котором, во-первых, машину поставить, а, во-вторых, самому выбрать дальнюю позицию, иначе рискую погибнуть, утопну, как миленький…

А позавчера перед сном Мура, отставив на время в сторону сложнейший взрывной агрегат, просто решил пошалить: шел, этак прогуливаясь, по городу, видит — полно народа на остановке такси, чуть ближе подошел, ка-ак бомбочку — жах! — машина такси подъехавшая взорвалась, паника началась, крики, вопли, а Мура уже на безопасном расстоянии, оглянулся: красиво горит, сволочь, издалека, как майский жук! Кстати, в детстве Мура поджигал жуков, до сих пор, если увидит таракана, несется за коробком и спичкой и его подпаливает.

А когда Мура не в духе, ему перед сном хочется человеческих жертв: дома взрываются, оттуда доносятся душераздирающие крики, падают из окон обугленные трупы, выскакивают обезумевшие живые костры… Но если у Муры все ладится, если настроеньице радостное, он ограничивается взрывами и поджогами неживых объектов, довольствуясь приятным эстетическим впечатлением, так сказать. И сегодня Мура не зол: приятно было отказать Наталье, приятно, что работник такой фирмы обращается к нему с просьбой. Правда, попроси Сергей напрямую — вряд ли бы Мура решился отказать, а что такое

— через сестру? — неуважение к хозяину дома, и вообще, может, она по рассеянности забыла о разговоре с братом?.. Нет, самолюбие все-таки не полностью сыто! Мура ворочается, ворочается, но решает, наконец взорвав плотину, что, если еще раз Сергей позвонит, он как бы случайно возьмет у жены трубочку, и Сергею придется просить у Муры без посредничества… И засыпает.

Наталья не спит. Она встает, идет в ванную, в зеркало разглядывает свое лицо — нет, слава Богу, пока морщин нет, — заходит в спальню: как сладко посапывает пушистая Дашка. А Мурка хрюкает.

Вернувшись к своему дивану, она осторожно набирает Митин номер снова. Он — дома!

— Спишь? — шепотом.

— Нет.

— Целый день тебе звонила: никого. А тут такие дела! Я была вчера вечером у отца, он позвонил — срочно приди. Наталья рассказывает о разговоре с отцом, о даче, о дарственной Сергею, о Томке, как выяснилось, ждущей второго ребенка, во что все же слабо верится, о том, что нужно съездить на дачу к соседу-юристу, что-то там подписать в этой бумаге, конечно, можно в городе ему дозвониться…

— Ну скажи что-нибудь, Митя, — просит она. — Что делать?

— Съездим на дачу в пятницу, — говорит он спокойно,

— отдадим бумагу Сергею, пусть заверяет ее сам. А мы побродим, погуляем… Я соскучился по лесу. Они желают друг другу спокойной ночи. Уже засыпая, она вспоминает: забыла еще сказать, что Сергей просил денег! А, ладно, не принципиально — у Митьки все равно денег нет.

…Они шли от станции; узкая тропа, с одной стороны огражденная темным лесом, с другой окаймляющая обрывистый склон, где внизу, на дне гигантского оврага, лежало железнодорожное полотно, терялась в тумане. Языки тумана медленно выползали из оврага, полного непонятной тишиной — ни гудка, ни перестука колес не доносилось оттуда, словно туман поглощал все звуки, как вата, и разбухающие его змеи беззвучно заглатывали и пространство: даже собственные ноги Митя уже видел

нечетко. Деревья покачивались, как пьяные глухонемые, но, приглядевшись, и по движению стволов, и по трепетанию листвы, почему-то явственно видной, несмотря на молочно-сизый туман, можно было понять — ветрено. И четкость листвы, и ветер удивили Митю. Наташа шла за ним след в след, порой ему приходилось замедлять шаг и оглядываться: она часто спотыкалась о невидимые коряги. Она была босой — в тумане белели ее маленькие ступни, — в длинной широкой ночной сорочке, с фарфоровой белоснежной куклой в руках. Митя боялся, что сестра мерзнет.

Тропинка, сделав несколько поворотов, на одном из которых валялась черная цистерна из-под горючего, вывела их к шоссе; оно уже виднелось в просветах между редкими деревьями, лишенными листьев. Туман остался позади — и машины, беспрерывно летящие на огромной скорости, точно пули, были видны отчетливо. Мы не сможем перейти, сказала ему глазами Наташа, едва они подступили к шоссе ближе, но он, так же мысленно ответив: рискнем, вдруг сразу же оказался на середине шоссе, между потоками воды, несущимися в противоположные стороны столь стремительно, что, подставь руку — и ее бы, кажется, отрезало водой, как ножом. Наталья, оказавшаяся тут же, прижалась к его плечу, дрожа от страха или холода, он погладил ее по голове, отметив мельком, что волосы ее посветлели. Нам не перейти ни за что, шепнула она. Они разговаривали беззвучно, наверное, даже их губы не шевелились. И он понимал тоже: через такой ужасный поток им не перейти. Но неожиданно вспомнил

— он же умеет летать! — зачем что-то мучительно придумывать, зачем гадать, как миновать несущийся поток, когда просто достаточно сейчас подняться и перелететь через него! Он так и сделал: перемахнул легко через поток, держа за руку Наталью и не ощутив никакой тяжести

— значит, и сестра его летать умеет, — и они оказались перед пригорком, за которым среди фиолетовых деревьев виднелись синие и голубые крыши дачного поселка. По улицам, то бессильно падающим в низину, то стремитель

но набирающим высоту, они шли к своей даче, и путь показался долгим, но ни один человек не повстречался им — наверное, было раннее утро, потому оказался нем и пуст поселок.

Одна из дальних улиц забирала вверх особенно круто, и, поднявшись по ней, они очутились на голубоватой поляне, окруженной легкими деревцами, застывшими в позах причудливых, но красивых. На поляне возвышался дом. Сначала он показался Мите похожим на корабль, но, приглядевшись, он узнал в его незнакомых очертаниях дачу, где столько счастливых дней провел он в детстве и в юности, и догадался: дача переделана и почти достроена,

— но удивился: как и кому удалось изменить ее форму? Он поднял голову — небо — ясно-голубое, чистое, как умиротворенная океанская вода. Он вновь посмотрел на дом — странно, очертания корабля исчезли — маленькая усадебка с балкончиком, белой верандой. Красиво! — восхитилась Наташа. Смеющееся ее лицо возникло перед ним крупным планом, и такую вызвало у него нежность, что он вновь провел своей ладонью по ее мягким волосам. И только сейчас Митя заметил, что на плоской крыше белого сверкающего куба дачи — а где же усадьба? — подумал мельком — серебрится продолговатый шар и сразу догадался, что это жемчужина из нитки бус его матери, потерянная ею в сумрачный день накануне катастрофы, и отыскать ее означало для него начать жить и жить очень долго. И вот жемчужина на крыше дома — гигантское яйцо, снесенное космическим аистом. Такое счастливое чувство охватило Митю — чувство легкости, покоя и знания всего того, что ждет его впереди — он, с улыбкой посмотрев на сестру, уже идущую к белой усадебке, пошел следом за ней — и серебристый полупрозрачный кристалл, к которому приближался он, на миг потерявший и сестру, и дачный дом из виду, наконец-то оказался старой любимой дачей.