и думать не хотелось о том, что какой-то мужик сядет сзади неё и будет ещё за неё держаться. Геррер должен быть таким же похотливым, как и все остальные мужчины его возраста и не упустит возможности залезть туда, куда не надо.

– Когда мы уже попадём к твоему деду? – спросил Геррер.

Он грустно волочился рядом с ней. Гельфиде не хотелось думать о том, что его ноги могли устать – он же постоянно хвалится своей недюжинной силой, так пусть же покажет ещё и свою выносливость.

– Если бы было две лошади, мы уже были бы в Обсерватории. А так приходится переносить балласт в виде тебя.

– Ты же обещала, что посадишь меня на лошадь! А теперь я тут уже и лишний? Я бы мог давно уже уйти. Не забывай – мне ещё нужно найти друга.

– Мне нет до этого дела. Ты самнапросился ко мне в спутники.

– Ты ранила руку – тебя опасно оставлять. Нас преследуют какие-то странные ребята в капюшонах, в лесу мы встречаем нараков. И это ещё повезло, что мы ни разу не видели разбойников.

– Я и одной рукой справлюсь с ними, – сказала Гельфида.

– Я видел, как ты справилась с ними. Чуть не потеряла эту руку.

– Потому что ты мешался.

– Что такое эта ваша Обсерватория? – решил перевести тему в другое русло Геррер

– Это что-то вроде башни или замка, откуда мой дед наблюдает за звёздами.

– Он что, астроном?

– Ты ещё такие слова знаешь. Нет, он не астроном, он занимается гораздо более важными делами.

– Такими, как посылать свою малолетнюю внучку на бой с нараками?

– Он не знал, что они там будут. Как и не знал, что там будешь ты. Неизвестно, что ещё окажется страшнее.

Геррер начинал поднадоедать ей, но она боялась прогонять его, так как действительно путешествовать одной и с больной рукой было весьма опасно.

– Страшно то, что я даже не знаю, куда оказался втянут. Ты когда-нибудь скажешь мне, что ты вообще в этой шкатулке несешь?

– Я не сильна в науках, поэтому пусть лучше расскажет мой дед, когда мы попадём в Обсерваторию.

– А что, если я погибну раньше?

– Значит, была не судьба.

– Ты жестока, Гельфида. Почему нараки сцепились не на жизнь, а на смерть за какую-то маленькую штучку? Это же глупо.

– Ты всё узнаешь, когда мы приедем!

– Вернее придём.

Геррер редко называл Гельфиду по имени, но сейчас был именно такой момент. Такое случалось, когда он желал прекратить спор, или же старался чем-то её задобрить. Гельфида действительно менялась после того, как он называл её по имени. Но что ему требовалось именно сейчас?

Весь день прошёл как никогда скучно. Снова ослепляющее солнце и компания Геррера – абсолютно ничего не изменилось. Лето и впрямь добралось для этих краёв – так долго солнце не светило уже давно.

Карнария никогда не была солнечной страной – туман здесь был гораздо более частым гостем. Туман, но не дождь. Солнце светило же в лучшем случае только половину дней лета, а весной и того меньше. Сейчас был конец мая, но солнце, похоже, решило пойти в обход природы, и начать лето раньше.

Когда наконец-то стемнело, Геррер и Гельфида устроили привал и развели костёр. Геррер очень надеялся, что сегодня они наконец-то смогут найти какую-то гостиницу, или хотя бы деревушку, где их пустят переночевать, но тщетно. Гельфида усиленно вела его в обход любых населенных пунктов, говоря, что так будет безопасней для того, что она несёт.

– Сегодня придётся есть хлеб с сыром, – сказала Гельфида, расстегивая сумку.

– Жаль, что ты не дала мне времени поохотиться.

– Мы итак слишком долго добираемся от Академии до Обсерватории. Были бы две лошади, а не одна. Или не было бы тебя…

– Мы уже говорили на эту тему…

– Но я бы приехала быстрее.

– Но не целиком.

Гельфида проигнорировала его последнюю фразу, и отломила тому добрый кусок хлеба и кинула. После чего она разделила кусок сыра на две части и одну из них подала Герреру. Тот медленно зажевал.

– Сыр-то уже жесткий стал, – проговорил Геррер.

– Ешь то, что дают, варвар. И скажи спасибо, что я не требую денег за это.

– Спасибо, – с немалой долей сарказма ответил Геррер. – Мне бы всё равно нечем было тебе заплатить.

Этот вечер отдавал прохладой, будто бы должен был начаться дождь. Но Гельфида была уверена, что его не будет, да и не очень хотелось спать под дождём. Пусть Геррер спит под дождём, если вдруг этого захочет, а её такая перспектива не устраивала.

Они расположились перед небольшим холмом на пустыре, где не было ни единой рощи. Вообще в этих местах чаще встречались пустыри, хотя в нескольких лигах севернее должен быть какой-то большой лес, но туда Гельфиде совершенно не хотелось. Они итак уже повидали много интересного в рощах.

– Что-то тихо стало, – проговорил Геррер, доедая свой хлеб.

– Надо же? – удивилась Гельфида. – Ты решил помолчать, и называешь это «тихо стало»?

Геррер устремил свой взгляд вдаль и увидел стоящий почти на линии горизонта столб дыма.

– И что ты молчишь? – спросила Гельфида, ничего не заметив.

– Дым.

– Что?

– Я вижу дым. Там, – он указал рукой на пожарище.

Гельфида вскочила с места, едва увидев это.

– Быстрее туда, – сказала она. – Мы должны разобраться, в чём дело.

Геррер нахмурил брови:

– Ты в своём уме? Мы же договорились действовать максимально осторожно. Мы не должны показываться никому на глаза, иначе…

– Плевать, – ответила Гельфида, и, быстро собрав сумку, отправилась к коню. – Я пойду одна, а ты прохлаждайся тут.

Она знала, что Геррер не покинет её общества, но искренне надеялась на это. Тем более ей не хотелось кого-то пускать на спину Воронке, но всё это только затормозило бы их.

Приблизившись, они увидели, что горела маленькая деревушка. Поселение состояло из десятка обугленных деревянных избушек, но никаких признаков посторонних здесь не наблюдалось.

Поспешно спешившись с коня, Гельфида оголила свой клинок и оглянулась по сторонам. Бесспорно, они не одни здесь и те, кто учинил этот кошмар, должны объявиться с минуты на минуту.

– Кто это сделал? – спросил Геррер, стиснув зубы.

– Попробуй догадаться, – ответила Гельфида. – Похоже на наших общих друзей.

Геррер сухо кивнул, потому что противопоставить было нечего, и отправился к ближайшей избе.

Она уже догорала и сполохи огня тоскливо доедали то, что осталось от бывшего жилища.

Но не это было самым страшным. У домов нет души и, в случае чего, их можно отстроить заново. В отличие от человеческих жизней.

Здесь всё было