какие именно отношения их связывают, то лучше спросить каждого и сделать выводы из полученных ответов.

– Вы говорите, как Варис, – с излишней поспешностью заметила Лумивеста.

– Еще бы, он меня этому и научил.

– Но… – Лумивеста замялась, подбирая слова, что снова напомнило ей о том, с какой осторожностью выражался Варис. – Но ведь он не поклоняется Богине. Он аниконист.

– Нет, Лумивеста. Варис – атеист.

Она изумленно уставилась на него. На миг Березар, меркло видневшийся в темноте, показался ей жутким призраком, каким-то демоном, поджидающим чью-то заблудшую душу, но это ощущение сразу же пропало.

– Разумеется, это секрет, – сказал Березар. – Но, по-моему, вам его можно доверить.

– И вы ничего не предприняли?

– Гм. Что ж, я научил его проверять, хорошо ли подкована лошадь и остро ли заточены клинки. А еще я попытался показать ему, что среди священников есть такие, которые заботятся о справедливом вознаграждении за труд и о доступной еде для простолюдинов в той же мере, в которой заботятся о возвышении душ; и еще, надеюсь, я наставил его хоть в каком-то терпении к тем из нас, кого вроде бы не заботит тварный мир. Взамен он научил меня ловить рыбу удочкой и понимать разницу между тем, что ферангардцы называют «войной», и тем, что они называют «миром». А еще тот, кто в пятнадцать лет обрел полную власть корона, разговаривал с сыном кузнеца так, будто тот в один прекрасный день возвысится сам и обязан знать, как справляться с этой нелегкой ношей.

– Просто… у него душа осталась чистой… и доброй, несмотря ни на что… Но в свете всего остального…

– Что ж, осиянные светом Богини все мы малы. Но свеча горит и в полдень. Вы когда-нибудь принимали участие в совместном магическом ритуале? Или в причащении?

– В причащении – несколько раз. Отец возил меня в капеллу Ветроёма. Ну, потому что дороги в капеллу Скороби, как я уже говорила…

Если он и заметил ее смущение, то не подал виду.

– A, тогда там служила Белалия. Прекрасный пример. Вот скажите, когда она обращалась к Богине… не с отдельными просьбами, а просто говоря перед паствой – вы не замечали в людях чего-нибудь необычного?

– Да, замечала… У каждого было… какое-то сияние, вот здесь. – Лумивеста коснулась впадинки под грудиной. – Как будто сердце света.

– Lucate varus, – сказал Березар.

– Вот как это называется… – чуть растерянно произнесла она. – Я плохо знаю кверцийский…

– Да, немного похоже на его имя, – ласково, без упрека в голосе подтвердил Березар. – Какая разница, как вы знаете кверцийский? Кверков давно нет, они жаловаться не будут. Как бы там ни было, это слово означает «место, где упокоивается свет». То есть у него такое значение в нашем языке. В Алинсее оно значит «великий источник», а в Нисимене, на родине Дани, – «горящее сердце». Простите, я снова заплутал в словесах. Дело в том, что любой совместный магический ритуал призывает дух, который снисходит на всех участников. Во всем живом есть сила – будто воздух в легких, но не у каждого есть, скажем так, способность к магии, точно так же как не каждый дышащий способен петь, но песня есть в каждом. Может, Варис и считает, что Богиня – это просто сказка, которую мы рассказываем друг другу, но я лично видел его свет, тянущийся к Абсолюту.

– Своим путем, – сказала Лумивеста, неожиданно успокаиваясь.

– Да, действительно. Своим путем. Ну что, пойдем?

Дверь в конце прохода вела в помещение размером с дворцовую обеденную залу, но стола здесь не было; сквозь двойные двери в южной стене лился свет. Сильверн и Эдеа уже были тут, дожидались остальных. Эдеа подошла к Лумивесте и взяла ее за руки.

– Ох, вы совсем замерзли!

– Мы просто заговорились на свежем воздухе, – сказал Березар.

Наряд Эдеи – камзол свободного покроя и широкие шальвары из ярко-синего бархата – дополняли белые кружевные манжеты и воротник; к левому лацкану была приколота веточка белых колокольчиков с голубой каймой по краю лепестков. На Сильверне был серый шелковый смокинг и брюки, гофрированная белая сорочка со стальными запонками в манжетах и галстух узорчатого серебристо-синего атласа. Нагрудный карман украшали какие-то миниатюрные медальки, а под ними была прикреплена стальная розетка с мечом и наковальней – отличительный знак чаробоев.

– Там будут кувертные карточки? – спросила Лумивеста. – Или можно сесть рядом с вами?

– Я буду очень рад вашему соседству, но вообще-то все рассаживаются, где кому угодно, – ответил Березар. – За столом никакого старшинства не соблюдается. Странж обычно сидит в торце, у окна. Там ему удобнее, к тому же он хозяин дома. А все остальные занимают места по собственному выбору. Не удивляйтесь, если кто-нибудь вдруг пересядет – все так делают, в зависимости от того, как и куда заведет беседа, так что вам это тоже не возбраняется. Вообще-то для вас, по праву нового гостя, оставлено место рядом со Странжем, но если вам не хочется, вы не обязаны его занимать.

Блисс распахнул двери в обеденную залу. Дани выкатила инвалидное кресло Странжа.

– Уважаемые гости, кушать подано, – сказал Странж. – Просим к столу.

Лумивеста не шелохнулась. Сильверн и Эдеа тоже остались стоять. Березар с улыбкой предложил Лумивесте руку, и они направились в залу.

Комната была квадратной, шагов пятнадцать шириной. В центре, с севера на юг, стоял длинный узкий стол, накрытый на десять персон. Трехстворчатое эркерное окно занимало всю южную стену, от высокого потолка почти до самого пола, и оттуда открывался вид на сад и жилые флигели, а вдали виднелись колонны лодочного домика на озере, залитом лунным светом. Над каминами, встроенными в западную и восточную стены, висели картины и обломки древних барельефов; здесь же были распашные двери для прислуги. На северной стене, между дверью, служившей главным входом, и ее копией на северо-востоке, красовался огромный, явно очень старинный гобелен с изображением сказания об охотниках на Богиню, выполненный в аллегорическом стиле эпохи Среднецарствия.

Хрустальные подвески элегантно электрифицированных люстр преломляли сияние стеклянных ламп, заливая светом залу и подчеркивая изящную лепнину и резные украшения потолка, которые терялись бы при свечном или даже газовом освещении. Впрочем, на столе стояли и свечи в четырехрожковых серебряных канделябрах; теплое сияние, отражаясь от фарфора и хрусталя, окутывало беседующих гостей.

Темно-коричневую ткань длинного пышного платья Дани украшали сложные геометрические узоры, вышитые золотой нитью. Талию перетягивал затейливый пояс-шнуровка в ладонь шириной, шею несколько раз обвивала цепочка из золотых звеньев, перемежаемых жемчужинами, в ухе поблескивала чеканная серьга радужной бронзы в виде древесного листа, а на ногах Дани были золоченые сандалии