Внутри этих отшельнических хижин мы сколотили помосты полметра высотой и навалили сверху голых веток в качестве матрасов. Всю ночь вода поднималась в этих норах. К утру она достигала глубины 20 или 30 сантиметров. Мы использовали ее, чтобы топить наших вшей. В любое время мы могли выгрести целую горсть из-под куртки или из брюк. Мы с облегчением швыряли их в воду, плескавшуюся на полу.

В последние два месяца мы не имели возможности помыться и сменить белье. Паразиты ели нас заживо. Однажды утром я выскочил наружу, разделся и за один заход убил более семисот вшей.

Наши волосистые участки тела буквально кишели ими. Они слипались вместе, словно початки кукурузы. Мы избавлялись от них, вытряхивая свою одежду над кострами. В этом случае мы могли видеть сотни странных белесых вшей, ползающих по рубашкам.

Мы стряхивали их на раскаленный железный лист. Они лопались и разлетались в разные стороны, как фейерверк. Но потом одежда блестела от их высохших выделений.

* * *

Разлившаяся речка Пшиш выглядела самой настоящей большой рекой. Однажды ночью она подошла к подножью нашей горы и превратила луг в грязевой залив, совершенно непроходимый. В нем плавали разложившиеся трупы большевиков, которые постепенно уносило течение.

Наши кухни были отрезаны от нас, и так как они стояли внизу, вода затопила их. На следующий день мы могли видеть только верхушки металлических труб и головы лошадей, которые отчаянно боролись за спасение. Мы их вытащили, однако они все равно умерли от голода.

Их вонючие трупы вскоре стали нашей единственной пищей.

С наших баз снабжения ничего не поступало, потому что вода, поднявшаяся на два или три метра, снесла мосты, построенные нашими саперами, словно соломинки. В течение недели мы жевали куски грязного мяса, которое мы ножами отрезали от туш дохлых кобыл. Мы отчищали это мясо, как могли, и ели его сырым с солью.

Нам удалось спасти немного муки, что позволило выпечь несколько лепешек с дождевой водой.

Самый крошечный огонек ставил под угрозу весь сектор. На вершине не осталось никакой листвы. Русские бдительно следили за нами. Поэтому даже самая тонкая струйка дыма, поднимающаяся над горой, немедленно притягивала к себе 30 или 40 мин. Кроме того, дым делал невыносимыми условия в наших хижинах. Из глаз сыпались огромные слезы, и мы спешили побыстрее затоптать огонек.

Мокрые, страдающие от голода, лежащие в затопленных землянках, мы становились жертвами самых различных болезней. Каждое утро солдаты, покидающие свои норы, тряслись, как в лихорадке, их лица стали совершенно желтыми. Как только будет наведен новый мост, их придется немедленно эвакуировать, причем количество заболевших просто пугало. В считаные недели с Кавказа были вывезены 12 000 больных.

Желтуха, пневмония и десять других болезней подстерегали каждого из нас, наша численность неотвратимо сокращалась. Мы быстро потеряли половину личного состава.

* * *

Тем не менее мы должны были держаться и нести свою ношу страданий до самого конца. Мы проводили томительные часы, следя за противником, обстреливая из пулеметов и автоматов любого русского, который появлялся недалеко от наших постов, расположенных на расстоянии от 50 до 100 метров один от другого.

Каждую ночь наши патрули спускались к норам русских, что было довольно сложно. Тем не менее наши солдаты старались выполнить эти невозможные задания как можно лучше.

Во время одной такой вылазки на рассвете патруль неожиданно натолкнулся на русских. Его встретили огнем, и патруль вернулся без своего командира по фамилии Дюбуа. Он упал недалеко от реки Пшиш. Солдаты решили, что он погиб.

Ночью из россыпи камней, отделявшей нас от противника, мы услышали призыв о помощи на французском языке. Два добровольца спустились в ущелье и притащили назад «мертвеца» Дюбуа.

Честно говоря, он действительно был почти мертвым. Его плечо было пробито пулей во время боя. Поэтому он не сумел подняться обратно по склону после рассвета. Кроме того, он не хотел терять возможность выполнить приказ и выявить позиции русских, пусть делать это приходилось несколько необычным образом. Он пересек реку, просочился между двумя блиндажами и несколько часов провел, изучая лагерь противника.

Сделал это Дюбуа превосходно. Обнаружив телефонную линию, ведущую на командный пункт русских, он сумел перерезать провод ножом, хотя сделать это было очень трудно, потому что у него не действовала одна рука.

Озадаченные русские отправили телефонистов проверить линию. Они выследили Дюбуа, и тому пришлось снова нырять в реку под интенсивным огнем. Он получил еще несколько ран. Разрывная пуля вырвала из ноги кусок мяса размером с грейпфрут. Он кое-как заполз в кусты и наложил себе жгут. Затем, когда наступила ночь, он пополз к нашим скалам, которые находились над ним на высоте 900 метров. Дюбуа сумел проделать половину пути, поддерживаемый только неукротимой волей к жизни.

Его притащили почти совершенно обескровленным. Медикам пришлось тащить его по противоположному склону горы, снова через грязь и мрак.

Перед тем как лечь на операционный стол, он попросил карандаш и бумагу. В течение 20 минут он набросал карту советских позиций, время от времени делая глоток коньяка для подкрепления сил, и отдал карту немецкому полковнику, командовавшему сектором. Только после этого он с чистой совестью отдал себя в руки хирурга.

Он был всего лишь младшим офицером, одним из многих. Но наши парни держали свою клятву. Они знали, что за это можно отдать и жизнь.

* * *

Только вера в идеалы могла поддерживать наших товарищей, превратившихся в настоящие ходячие скелеты.

На своем ледяном пике мы жили в атмосфере сумасшествия. Несколько сотен русских трупов гнили и гримасничали совсем недалеко от нас.

Однажды ночью в октябре русские все-таки попытались отбить вершину. В 23.00 они поднялись почти к самой вершине горы. Они думали, что их никто не слышит, но все наши пулеметчики уже стояли на своих местах. Когда большевики оказались в нескольких метрах от стволов, пулеметы затрещали. Советский батальон был выкошен начисто.

Красные были захвачены врасплох, их солдаты судорожно цеплялись за корни растений в самом конце подъема. Так они и умирали — впившись пальцами в землю. Некоторые покатились обратно по камням. Другие все-таки сумели пробежать еще несколько метров и умерли уже на плато. Но самыми ужасными были трупы, повисшие на ветвях дубов.

Добраться до них было невозможно, не попав под пулеметы и минометы красных, которые в свою очередь следили за малейшим шевелением на нашем голом склоне.

В течение нескольких недель мы были вынуждены следить за медленным разложением трупов, происходившим прямо у нас на глазах. Наконец у них начали отваливаться головы, они падали вниз одна за другой и оставались на камнях. Над плечами не оставалось ничего, кроме нескольких отбеленных шейных позвонков.

* * *