В 15.30 тени уже вытянулись до нашей горы. К 16.00 окончательно стемнело. Нам пришлось прятаться в свои убежища, полные воды, растянуться на нарах, застланных ветками, и отдаться на волю сотен паразитов. К 23.00 мы больше не могли выносить это. Дрожа, мы начинали ждать, когда первые лучи солнца пробьют предрассветный сумрак.

Противник становился все более настойчивым. Американцы только что высадились в Алжире и Марокко. Большевики не верили янки до этой неожиданности. Падение Северной Африки изменило все.

Раньше к нам приходили многочисленные пленные и сдавались. Часто, для того чтобы добраться до нас, эти несчастные бросили наугад по ночам и подрывались на наших минах. Охваченные паникой, уцелевшие мчались назад к своим позициям, где их немедленно расстреливали. Через день после высадки американцев в Рабате и Алжире русские перестали приходить. Они восстановили утерянную уверенность.

Нам приходилось вести наблюдение постоянно. Наши наблюдатели сменялись каждые два часа. Но облегчение было мнимым. Мы падали в свои норы, переполненные водой. Люди могли полностью погрузиться в нее. Нам приходилось вытаскивать их оттуда, промокших до нитки. Некоторые начинали плакать, словно дети.

Но больше всего нас ужасали трупы русских, лежавшие между нашими постами. Внутри у них все сгнило, и они стали жидкими. Нащупывая путь в темноте, мы могли натолкнуться на эти бурдюки с жидкостью, иногда вся нога уходила ему в брюхо. После этого нас охватывало отчаяние, так как нам приходилось чиститься от остатков разложения человеческого тела, которые липли к коже и вызывали рвоту.

Мы дошли до предела. До предела!

Предела физической выносливости.

Предела духовных сил.

Мы боролись только потому, что нас удерживала солдатская честь. Добровольцы, мы хотели остаться до конца, пусть он будет горьким, до последнего удара наших измученных сердец.

Мы больше ни на что не надеялись.

Однажды утром, прочитав приказы, мы уставились пустыми глазами на параграф, в котором было указано время и условия нашей замены.

Нам потребовалось много времени, чтобы осознать это. Тем не менее это была правда. Валлонский легион должен был вернуться в Бельгию. Это означало трехнедельный отпуск дома и новое пополнение из нескольких тысяч бельгийских добровольцев.

Мы двинулись назад по длинному и грязному горному склону, по которому мы однажды в октябре поднялись с таким трудом. Что стало с нашими несчастными товарищами, которые той самой ночью приложили столько сил, чтобы попасть на самую вершину? От нашего легиона, уже поредевшего в первую зиму на Донце и полностью восстановившегося к июню 1942 года перед большим наступлением на юге, остались ровным счетом 187 человек. Именно столько перешли по хрупкому деревянному мосту реку Пшиш.

Мы медленно двигались обратно к вершине, где перенесли так много. Высоко над нами реяло золотое знамя на ветвях нескольких деревьев, которые еще не сдались зиме. Подобно им, наши идеалы, выстраданные и гордые, все еще упрямо реяли во враждебном небе.

Декабрьским вечером 1942 года наш поезд, набитый солдатами-отпускниками, пересек реку Кубань. Мы могли видеть, как немецкие саперы сооружали огромный стальной мост над зелеными водами, колоссальный мост с двумя полосами движения.

И это в то время, когда фронт уже откровенно трещал к северу и северо-западу от Сталинграда!

Немцы, методичные как всегда, не позволяли себе ни малейших сомнений и продолжали укладывать массивные стальные балки на опоры, чтобы заменить временные деревянные мосты, торопливо построенные в период августовских побед.

С такой же безмятежностью они продолжали собирать в Майкопе и Краснодаре огромные запасы валяных сапог, теплой одежды, лыжи, сигареты и шоколад. И ведь буквально через месяц все это разлетится в стороны, когда склады будут подорваны зарядами динамита.

Немцы слушали только немецкое радио. Мы оказались более благоразумными и потому узнали, что русские наступают с востока и намерены отрезать войска на Кавказе, выйдя к Ростову. Мы понимали, что они уже близко.

Район пока оставался достаточно спокойным, лишь редкие часовые торчали на дорогах вдоль заливчиков, покрытых бледно-зеленым льдом. Мы ничего не слышали. Мы ничего не видели. Только случайные вороны вопили в затянутом тучами небе.

* * *

Утром мы прибыли к мостам возле Ростова. От подвижек льда их прикрывали огромные волнорезы.

После объединения Украины с Европой вся эта земля превратилась в огромную строительную площадку. Где год назад мы могли видеть лишь железнодорожные линии, изъеденные ржавчиной, ведь Советы абсолютно все бросают на произвол судьбы, и остовы зданий, сожженных русскими, теперь стояли современные станции с пятнадцатью или двадцатью путями, многочисленные новые дома из кирпича и бетона.

Удивленные, мы таращились в окно автомобиля. Повсюду стояли сотни щитов с названиями крупнейших немецких фирм, указывая, что эти заводы и склады принадлежат гордым победителям в этой промышленной войне.

Мы, солдаты, захватили пустынные земли, где Советы уничтожили и сожгли буквально все перед тем, как отойти на восток. Немецкой промышленности потребовались всего четырнадцать месяцев, чтобы отстроить все заново, установить порядок и построить все это буквально с нуля.

На Днепре происходило то же самое, что и в Донецком бассейне. Двухэтажный мост, один уровень для поездов, второй — для автомобилей, был построен всего за несколько месяцев через эту величественную реку, имевшую ширину более километра. Насколько видел глаз, город искрился огнями: по ночам всюду светились огнями заводы и фабрики. Бесконечная черная река струилась к морю, поблескивая сотнями отраженных огоньков, которые мерцали подобно колдовским блуждающим огням.

Снег покрывал бескрайние украинские поля, где иногда видны были желтые рощицы, и только синие и зеленые узорчатые занавески на окнах белых изб оживляли картину. Но теперь повсюду строились новые станции, склады, огромные сахарные фабрики. Мы привезли сюда сотни сельскохозяйственных машин, красных и зеленых, красивых, как елочные игрушки. За один год Германия превратила Россию в самую богатую колонию в мире.

Потрясающая работа!

Но и потрясающий самообман. Рейх слишком рано начал устанавливать мирный европейский порядок там, где все еще царил закон джунглей, ненависть и эгоизм, и потому следовало действовать исключительно по законам военного времени, законам убийства и уничтожения.

* * *

В 1943 году война, можно сказать, тащилась. Были призваны новые отважные души. В 1941 году мы отправились в Крестовый поход на восток, потому что этого требовала наша совесть. В 1943 году причины остались теми же самыми, поэтому мы готовы были и дальше нести жертвы. Каковы бы ни были риск и мучения в ходе этой борьбы, боль разлуки, нехватка взаимопонимания, которые нас часто окружали, мы твердо намеревались и дальше исполнять свой долг.