Сморит на меня, потом на пузырь. Без балды выпить хочет. Пару секунд думает, потом наливает чарку. Опрокидует медленно, но уверенно.

– Давай еще одну! Садися, – на стул показую. – Я б поддержал компанию, но завязал. Никада до добра не доводит.

Тут пиздюк врубается. Он зырит на пустую чарку. Он свою жизнь проебал, сраную коповскую жизнь, из-за старого Андреа Пирлó[39]. Этому парню пофиг, полисыя ты или злодей: он просто жаждет к чертям собачьим тибя отправить. Сам через эту хуйню прошел. Этот пиздюк Гарри, походу, прикинул, чё выхода у него нету, потому он по-любасу наливает и садится, после второй моей подсказки, када я волыной тыкаю. Сморит на миня, с осуждением щурясь.

– Ты убил тех бродяг, – и пиздюк пытается взглядом миня пересмареть.

Зырю на пиздюка в ответ, губы плотно сжаты. Заглядую в коповскую душонку. Все они одинаковые, хоть в сериалах по телику их великими героями выставляют. А я тока вижу брехливую, заполошную кумушкину суть мудозвона этого, запрограммированного служить другим.

Гарри моргает первым. Прокашлюется.

– Они были кусками дерьма, но ты хладнокровно их убил. Тех двоих, что угрожали Мелани и детям, – настаивает, пытаясь пересмареть миня, нахуй, опять.

«Пизда пронырливая. Дыши. Раз… два… три…»

Эти черные глазки-бусинки. На хомяка, блядь, похоже, чё с клетки выглядует. На того, чё у нас в школе был. Тянули жребий, кто иво к себе на хату на каникулы заберет. Все эти ой-ой-ой и тревога на лице учителя, када увидели, кто, нахуй, выиграл. «Бедный Хомми, он отправится на лето к Бегби! Больше мы его не увидим!» И как в воду глядели. Нещасный малой золотистый засранец так и не вернулся. От естественных причин – эти ж мудаки один год живут, – но ни одна пизда за пределами нашей хаты не поверила. Все решили, чё какой-то пиздюк иво меж двумя краюхами засунул.

– Не смог махнуть рукой? Не смог предоставить нам… полиции… разобраться, – продолжает этот пиздюк Хомми, пардон, Гарри. – Просто такой уж ты человек… этим ты занимаешься. Ты сделал… сде… ты… – Речь пиздюка замедляется, превращается в кашу, а зенки слипаются.

– ГГБ, братан. Гамма-гидроксибутират натрия – синтетический наркотик с анестезирующими свойствами. Насильники используют. Но ты не парься, – смешок подавляю. – Пялить тебя никто не будет. И даже больно делать. Просто я вывожу тебя из игры.

– Что?.. – Глаза у него закрываются, шея тяжелеет, и голова падает наперед. Он хватается за подлокотники.

Пиздюк сморит на шланг, чё я подымаю за насадку и перебрасываю через потолочину. На конце удавку завязую. Усталым взглядом он прослеживает, как шланг проходит из двора через окно. Шуба-дуба, сучара полисэйская. Паренек упоротый уже: сквозь непонятку в стеклянных глазах тока слабый страх проглядует.

– Самовыпил зашкваренного копа-алкаша, – объясняю пиздюку. – Никада не любил ебаную полисыю, братан. Думал, это было тока там дома, в Шотландии, а американские копы другие будут. Не-а. Всю полисыю скопом ненавижу. Где угодно.

Он пробует встать, но выпадает со стула и на ковер валится. Наклоняюся над ним и по щам шлепаю. Нихрена. Пиздюк в отрубе. Начисто протираю пушку и ложу обратно в ящик стола. Надеваю удавку пиздюку на шею и усаживаю обратно на стул: слава богу, он не такой и тяжелый, где-то пять футов восемь дюймов, сто писсят фунтов, полусредний, так прикидую. Самопальная петля перекинута через балку и проходит в окно, прикреплена к катушке, чё прикручена к стенке гаража. Еще раньше ее заприметил. Лебедка должна получиться нехилая.

Открываю окно и ступаю наружу. Подхожу к катушке и крутить начинаю. Заглядую внутрь и вижу, как пиздюк оживает, распахует хайло и, как малахольный, глазами дергает под тяжелыми веками, которые старается не смыкать. Рывком подымаю мудака на ноги, а он тянет усталые руки вверх и веревку мацает, пытаясь развязать. Припездол идеально попадает в мою ловушку, када забирается на стул, чёбы попытаться немного ослабить петлю, которая иво душит, но этого мине как раз и надо! Мудак получает всего одну попытку, чёбы скинуть удавку, после чего я бешено ее накручую, обоими руками вцепившись в рукоятку, чёбы устранить слабину и натянуть ее опять, вынуждая обдолбанную сучару полисэйскую на цыпочки стать.

– Не трогай, нахуй, миня и все, чё мине принадлежит, братан, – говорю, залезая обратно в дом, и вышибаю с-под иво пальцев стул.

Пиздюк качается, буркалы с орбит повылазили, язык с пасти свисает, а я радуюся хрипам: я ж выше крыши разговоров с ехидного коповского хлебала наслухался. Потом слышится скрежет, кабута чё-то порвалось, тока уже снаружи, и я оглядуюсь на катушку, чё под весом, нахуй, сгинаться начинает.

Отступаю к окну и туго эту пизду натягую, чёбы с катушки напряжение снять. Потом вертаюся к Хомми, этому ебаному хомякопиздюку, и смарю, как он выпучует свои дурбецельские буркалы, мацая и захлебываясь, качается и брыкается, хотя пиздюк – молодчага, отбиваться продолжает.

«Та здыхай уже скорей, ебаная ты сучара полисэйская».

Вижу, как снаружи катушка сгинается, и пытаюся еще сильней веревку краем оконной рамы придавить, чёбы давление ослабить. Но потом, када концентрируюсь на том, чёбы окно запахнуть, сзади слышатся треск и лязг. Оборачуюсь на опизденительный грохот сверху: весь потолок нахуй обрушился! Блядская балка разломалася напополам, а этот пиздюк-коп на четвереньках, весь в пыли и щикатурке, ползет по полу к своему столу, пытаясь с шеи удавку стянуть. На четырех точках – ну вылитый хомяк, блядь! Мине никак до ниво не добраться, потому хватаю шланга и тяну за ниво обоими руками, пытаясь вытащить этого пиздюка, как рыбу удочкой, но шланг этот блядский дохуя ослаб. Пиздюк встает на ноги и тянется через весь стол, хватаясь одной рукой за иво край, а другая ползет к ящику, куда я обратно пушку поклал… Я натянул шланга и пытаюся потянуть копа взад… ах ты ж пизда такая, он уже ящик, нахуй, открыл…

Отпускаю шланга, и пиздюк валится через стол наперед, но рука-то иво в ящике! Я не успею туда быстро добраться, и нету времени окно открыть, потому ныряю прямо в эту хуйню, стекло разбиваю и приземляюся на травку: я на ногах и уже рву, нахуй, когти, матеря свою калечную ногу, которой Рентону обязан, пока по ебаному двору пулей мчуся.

Слышу скрипучий крик, раздается залп и звук рикошета от ебаного гаража или еще какой хозпостройки. Сворачую за угол, и раздается второй выстрел: слава богу, хуйня прогремела уже дальше, хоть я и не торможу для выяснения. Это место на отшибе в лесистых холмах, то бишь оно подходит для того, чё я планировал, но пофиг, када все пиздой накрывается и на тибя охотится чмошник с блядской волыной!

Тачила припаркована на грунтовке, петляющей вдоль берега, под развесистым кустом. Погони, походу, нету, но я запрыгую и уябываю, давлю на газ, пока не выруливаю по съезду на фривей. Сперва переживаю, чё этот мудак на миня сразу ж настучит, но тада всплывет запись Мел, и по-любасу его показания – против моих.