Адам ощутил, как сжимаются кулаки. Да, конечно,ангелы — это ангелы, а он к тому же изгнан из Эдема, постояннонаказываемый. В поте лица добывает свой хлеб, а они рассекают воздух в небе,веселые, беспечные и хохочущие…

— Да, конечно, — произнес Адам. — Да,конечно… развлекаетесь?

— Развлекаемся, — ответил Алат.

Он чувствовал, как презрение к этому человеку растет всебольше, захлестывает его с головой. И если летел сюда с жаждой увидеть отца,расспросить о матери, понять, что у них произошло и почему теперь не вместе, тосейчас даже отступил брезгливо.

Адам кивнул.

— Вам, наверное, хорошо.

— Хорошо? — воскликнул Алат. — Прекрасно!

— Передай матери… — начал Адам, задумался, что жепередать, махнул рукой: — Впрочем, ничего не передавай. Она самавспоминает обо мне, наверное, с брезгливостью.

— Вспоминает? — воскликнул Алат. — Она ниразу не вспоминала! Это я пристал, заставил вспомнить и назвать твое имя!.. Носейчас, когда я удовлетворил любопытство, будь уверен, что я и забуду!

Он отступил еще на шаг, захохотал, на глазах набирающиймощь, даже за время этого разговора успевший подрасти и раздаться в плечах,присел и разом превратился в огромного блистающего змея.

— Удачи, — пробормотал Адам.

Огромный змей взмахнул крыльями, Адама едва не сбила с ногволна тугого воздуха. Сверху донесся трубный рев:

— Это последний раз я принял облик жалкого человека!Отныне и навеки я — змей!

Адам вспоминал крылатого змея и на другой день, все стараясьпонять, почему никак не чувствует к нему той же нежности, как к Каину и Авелюили их тихим сестрам. То ли потому, что Алат так не похож на человека и нехочет быть похожим… хотя нет, он любит непохожего на людей пса и судовольствием смотрит, как тот возится с его детьми…

Или потому, что не видел его крохотным, не держал на руках?

Прерывая мысли, в небе грозно блеснуло, наискось пронесласьбагровая падающая звезда. Адам привстал с камня, звезда ударилась о землю втрех шагах. Земля вздрогнула, зловеще вспыхнуло кроваво-красным, из огня вышлаЛилит. Роскошные черные волосы распущены и опускаются до ягодиц, шея и плечиблестят, Лилит нисколько не обращает внимания, что обнажена, она всегда былаобнажена, это Адам и Ева придумали себе такую странную вещь, как одежда…

Адам невольно скользнул жадным взглядом по ее животу и дивностройным ногам, тут же поднял взор на лицо, но все равно невольно согрешил,засмотревшись на ее высокую сочную грудь.

Лилит подошла легкой и почти танцующей походкой, когда бедрадвигаются, привлекая внимание, грудь вызывающе подана вперед, плечи беззащитноотведены назад, словно стремится в его объятия.

Однако она остановилась в шаге, лицо бледное и усталое, губыплотно сжаты, в глазах непокорство и непонятный вызов.

— Как живешь, Адам?

Он развел руками, она села напротив, не дожидаясьприглашения, как она всегда делала, спина прямая, взгляд тоже прямой итребовательный.

— Ты же знаешь, — ответил он с неловкостью. —В отличие от тебя я иду по пути, указанному Господом.

Она фыркнула.

— Трусишь ослушаться?

Он ощутил раздражение, мужчины больше всего страшатсяуслышать обвинение в трусости, но пересилил себя и ответил мягко:

— Нет.

— Но ты же делаешь то, что Он приказывает!

— Что он указывает, — поправил Адам. — Аделаю так потому, что так правильно.

Лилит вскинула гордо голову, вызов в глазах разгорался ярче,Адам напрягся, ожидая дерзкой выходки, но Лилит вдруг вздохнула, плечиопустились.

— А я, напротив, — произнесла она глухимголосом, — нарушала все Его заповеди. И даже те, которые Он не давал, но язнаю, в каких бы случаях и за какие поступки Он бы меня осудил… И чем больше Онбы вознегодовал, тем с большей охотой я бросалась в эти нарушения законов или,как вы их называете, грехи…

Адам поежился.

— Усвоить дурное очень легко, — согласился он ссочувствием, которого она никак не ожидала, — и если не в силах бываешьподражать добродетелям других, быстро перенимаешь их пороки.

— Это точно, — ответила она мстительно.

Он спросил бледно:

— И что ты делала?

Она надменно искривила рот.

— Все. Придумай или вообрази любую гнусность, любоепреступление, любое извращение вашей натуры… все это я прошла с великиминтересом, азартом и желанием досадить Всевышнему. Представляю, как Он корчилсяот бессилия!

Адам сказал с неудовольствием:

— Какое бессилие? Он одним словом может уничтожить весьмир, как и создал!

— Не уничтожит, — ответила она уверенно.

— Почему?

Она пожала плечами.

— Не знаю. Просто так думаю.

— Знаешь, — сказал он. — Знаешь почему.

— Ну скажи ты!

— Он все еще любит тебя, — ответил Адам. — Онвсе еще любит нас всех. И постоянно дает нам шанс. А наказание за грехи всякийраз откладывает… да и то, если признать вину и раскаяться, простит даже великоепреступление!

Она фыркнула.

— Вот уж от меня Он никогда этого не дождется!

Адам помалкивал, Лилит слишком хмурится, зло сжимаеткулачки, уголки губ затвердели, под глазами глубокие тени.

— Ни за что, — повторила она твердо. —Никогда!

Адам проронил негромко:

— Но ты все-таки надеешься, что Он ждет?

Она удивилась:

— Почему это?

— Так показалось, — признался он. — Тебеочень хочется, чтобы Он ждал твоего покаяния, а ты вот, такая дерзкая иотважная, ни за что и никогда! Назло родителю не будешь мыть уши и шею,испачкаешь ноги… ну, еще что-нибудь себе натворишь, пусть ему хуже будет.

Она в удивлении даже отстранилась чуть, брови взлетели, вглазах негодование, но Адам уловил и промелькнувшее во взгляде смятение.Наконец она справилась с собой, засмеялась чересчур громко:

— Адам, ну и глупости говоришь… Хотя, должнапризнаться, ты за это время в самом деле возмужал. Не скажу, что стал мудрецом,но уже не дурак дураком, каким был. А вот в моем окружении почему-то не умнеют.Не понимаю, почему.

Он поинтересовался:

— Может быть, дело в тебе?

Она помотала головой.

— Нет. Я умнее их на голову. Потому мне и становится сними скучно… Почему ты улыбаешься?

Он развел руками.