И уже в машине получает под ребра с двух сторон, от меня и от Лизаветы.

– С ума сошли! – возмущается Алик. – Мы тут рискуем жизнью и честью, а они дерутся!

– Какой бензин?! – восклицаю я.

– В баке, – ворчит он. – Макс сейчас завершит… сеанс воспитания. И спустится.

– Что он будет делать? – подозрительно интересуюсь я, чувствуя, что руки начинают дрожать, – нервное напряжение медленно сходит.

– Еще разок врежет после того, как убедит, что не стоит трогать Женьку и вообще вспоминать о нас, – хмыкает Алик. – Не переживайте, барышни, Макс у нас просто ас по переговорам.

Лизавета постукивает пальцами по рулю, кривит губы в ухмылке, но ничего не говорит. Алик пытается заигрывать, как-то расшевелить ее, но все мимо. Что это так? Успели поругаться? Странно. Вроде бы все время были вместе с нами. Или я что-то упустила?

– Погас свет у Демида, – говорю я срывающимся голосом.

Алик и Лизавета тут же смотрят на окно, словно желая убедиться в моих словах.

Через некоторое время появляется Макс, садится рядом со мной.

– Едем, – бросает он.

От Макса пахнет кровью, горечью и страхом. Вокруг него будто парит темная аура, которой не посмеет коснуться ни один разумный человек.

Но я… я просто накрываю тыльную сторону руки Макса своей. Он же выныривает из черного водоворота мыслей и смотрит на меня.

А потом благодарно сжимает мою ладонь.

Макс оказывается у меня дома. Молчаливый и хмурый. Понятное дело, что так просто теперь не отойти.

– Думаешь, это было неправильно? – внезапно спрашивает он, стоит нам только переступить порог.

Я роняю полотенце, которое достала из шкафа. Некоторое время молчу. Конечно, если судить по тем устоям, которые приняты в обществе, то нет, неправильно. А если по требованиями души и совести…

Переступаю полотенце и подхожу к Максу. Смотрю ему в глаза. Поднимаю руку и провожу пальцами по щеке, чувствуя, как щетина покалывает подушечки. Интересно, как он выглядит без этой бороды? Наверняка моложе и мягче.

– Мы поступили так, как должны были поступить, – говорю тихо и уверенно, глядя прямо в янтарные глаза, в которых еще дотлевает что-то дикое и звериное, разбуженное запахом крови врага.

Мы поступили верно.

Он смотрит на меня, молчит. Потом просто обнимает и прижимает к себе так, что, кажется, сейчас захрустят кости. Я еле слышно ахаю, Макс чуть ослабляет хватку.

– Прости, – шепчет он еле слышно на ухо, вдыхает запах моих волос и проводит ладонями по спине.

Слова больше не нужны. Да и кто знает, что нужно говорить в таких случаях. Поэтому мы оказываемся в ванной вместе, и все отходит на задний план. Демид, его квартира, хмурые Лизавета и Алик…

Макс то порывист, то нежен. И только холодная вода немного тушит пожар желания и страсти, охватывающий наши тела.

Мы выходим нескоро – часы показывают глубоко за полночь, – но никого это не смущает.

– Голоден? – задаю я вопрос невпопад.

– А есть варианты? – хмыкает Макс, оглаживая мои бедра.

– Охальник, – фыркаю я. – С тобой я стану ночной жрицей. А ты знаешь, что еда в ночное время плохо сказывается на фигуре?

– Меня фигура устраивает, – не смущается Макс.

– Всех вас устраивает, – ворчу я. – А потом начинается: свет мой, душенька, что-то ты стала больше, чем была. Мне не хватает рук тебя обнять. И не только рук.

Макс запрокидывает голову и хохочет. Улыбка невольно появляется и у меня на губах. Вот же ж…

И эту ночь мы снова не спим. Потому что готовим очень поздний ужин, а потом сидим за столом и разговариваем обо всем на свете. Обо всем… кроме нашего совместного будущего. Я не знаю, что спрашивать… А Макс… Макс, кажется, еще не готов сейчас обсуждать эту тему.

Положа руку на сердце, сама не могу сказать, что из всего этого выйдет. И первый раз в жизни я не хочу торопить события. Не выстраиваю планов, не пытаюсь посмотреть со стороны на то, как мы сможем жить. И сможем ли? Мысли в голове странные и совершенно непредсказуемые.

– О чем ты думаешь? – тихо спрашивает Макс, вырывая меня из круговорота этих мыслей. Я невольно вздрагиваю.

– Да так, уже начинаю засыпать.

Он чуть улыбается, касается моей руки, мягко сжимая, скользит большим пальцем по ладони. От этого тепло и немного щекотно, будто снова оказываешься в детстве.

– Тая, ответь на один вопрос…

Я поднимаю глаза и смотрю на него: уставшего, измученного, но при этом сильного и упрямого.

– На какой?

– Так ты выйдешь за меня?

* * *

А погода совсем не радует. Резко похолодало, хмурое небо, льет дождь, с любопытством глядя на пробегающих по улицам людей. Кто раскрыл зонтик, кто яркий дождевик, кто и вовсе прикрылся сумкой или пакетом. Даже в дождь жизнь в столице кипит и бурлит. Потому что долгожданная прохлада пришла на смену удушающей жаре. Именно этого ждали простые люди.

И именно в этот момент ему, сидящему в уютной кофейне и чувствующему свежий запах летнего дождя, отчаянно не хватает цветущих каштанов, сладкого кофе и привычных холмов, вид на которые открывается в любом из уголков города. Родного города. Здесь же он проездом.

– Еще кислее мину сделай, и я просто умру от умиления, – замечает сидящий напротив него беловолосый мужчина.

Его глаза настолько светлы, что едва можно различить стальной оттенок. Очки приспущены на кончик носа, губы сжаты в одну линию.

Его руки спрятаны под тонкими перчатками, что не может не приковывать внимание.

Однако Змей знает: Дитмар Гешихте-Шварц, истинный ариец, лучше будет носить перчатки, чем позволит окружающим узнать о его тайне.

– Ты жуткий зануда, но я все равно тебе благодарен, – спокойно говорит Змей, откидываясь на спинку стула и обнимая ладонями чашку с кофе.

Он бы в любом случае разобрался с делом Доржского. Но на это ушло бы куда больше времени, если б Дитмар не располагал нужной информацией. Полезные связи творят чудеса. Особенно если это очень давние и крепкие связи.

– Сколько времени ему даешь? – интересуется Змей.

– Пока сложно сказать, – признает Дитмар, глядя на свои пальцы. – Как только пройдет первый страх. Похоже, напугали его неплохо. Во всяком случае, Демид ушел в отпуск. А это значит, ему надо побыть одному и хорошенько подумать над ситуацией.

– Я искренне жалею… – начинает Змей и резко умолкает, наблюдая за симпатичной блондинкой за соседним столиком.

Та постукивает каблучком открытой босоножки по деревянному полу, нетерпеливо отбрасывает за спину немного намокшие от дождя волосы.