– Уф. Гора с плеч! Ну, бывай тогда.

– Пока, Михей, бывай.

И вот теперь уже меня не кантовать! И никаких больше ребусов с кроссвордами не задавать! Только покой или привычный рабочий ритм.

Работа закрутила, завертела.

Но день этот был особенный. Такие выпадают всего один раз за всю человеческую жизнь. И то – далеко-далеко не каждому. И не от воли Михаила зависело, какие еще необыкновенные события всем им предстояло пережить.

Совсем уже скоро. Буквально через несколько часов.

– Ох, Томочка, дорогая, наконец-то я к тебе вырвалась, спасение мое! Никак не получалось: то одно, то другое, до пятое, до десятое.

– Жизнь такая у всех, Анастасия Витальевна. Сумасшедшая, нечеловеческая, окаянная просто жизнь. Так же нельзя. Надо же о себе в первую очередь подумать. Мы свалимся – кому будем нужны? Мужья больных жен не любят. Так они устроены.

– Ох, как они устроены, эти мужья, – вздохнула красивая холеная дама, неспешно раздеваясь за причудливой ширмой домашнего массажного кабинета.

Все менялось, все текло, государство развалилось, а она вот скоро двадцать пять лет все ходит к своей спасительнице Тамаре. Сначала по другим медицинским вопросам обращалась, потом Тома прошла массажную специализацию, и обнаружился у нее такой талант, что, кого бы Анастасия ни пробовала, ну, если за границей и к своему сокровищу не попасть, никто Тамарочке в подметки не годился. После нее возрождаешься, как Феникс из пепла. И к ней просто так с улицы не проникнешь. Дома принимает только своих старых, надежных, заслуженных, с кем пуд соли съела. А работает в таком козырном месте, в закрытой частной клинике, куда просто за массажем не ходят.

Да, когда-то Томочка помогла. И еще как помогла! Как мало кто бы смог. Конечно, в накладе не осталась. Но дело не в этом. Дело в том, что только ей на всем белом свете и доверяет Анастасия Витальевна. Проверенный человек Томочка, не раз проверенный. Молчать умеет. И помогать тоже. Без лишних слов. А что сейчас? Чем она может помочь? Сейчас только выплакаться хочется. Тут ничего больше не предпримешь. Но состояние ужасное. Страшнее атомной войны. Она совсем недавно обнаружила, что муж ей изменяет. Не сама обнаружила, а помогла ей обнаружить та самая стерва, которая именно на мужа и покусилась. Естественно, за любого мало-мальски успешного мужичка, будь он хоть весь из себя сикось-накось-наперекосяк, бабы борются сейчас насмерть. Конкуренция! Это раньше, когда была парторганизация, был страх, трепет и понимание, что можно, а что нельзя. А что сейчас? И в храм ходят, и крестятся, и поклоны бьют, и причащаются, а потом идут в жуткий загул, ничего на свете не боясь. Кто им чего в этой жизни сделает? И даже если скандал какой возникнет, всем на все плевать. И муж ее, солидный человек, посол, запросто может кинуть верную порядочную жену, красивую, достойную, надежную, как гранит, и сына Никиту, тонкого, талантливого мальчика, уже замеченного, уже оцененного.

– Да как же вы узнали-то, Анастасиечка Витальевна, ужас весь этот? – полошится Тамара, нанося мягкими движениями специальный массажный крем с запахом корицы и мяты.

– Ах, как пахнет хорошо! – восхищается бедная женщина. – Как ужас узнала? Не поверишь! Как в кино.

Первый звоночек был вот какой. Поехал он у меня на воды. Прямо как Тургенев какой, смех и грех. В Баден-Баден. Ему врачи посоветовали там пролечиться. И меня ведь, дуру, звал. А у меня дома ремонт косметический. Я еще думаю, вот хорошо, он поедет, я тут весь кошмар ремонтный без него одолею. Мы ж потом уезжаем опять. Работа. Но дом надо поддерживать. Иначе это не дом. Вот сердце чуяло: надо ехать и плевать на все! Ну, что уж теперь!

В общем что? Он две недели лечится, звонит ежедневно, докладывает состояние здоровья. Я тут, как Савраска, пашу. Все успела прямо к его величества прилету. И так хорошо прилетел, скучал, говорит, по тебе, Настюша, по Никитке. Хорошо так посидели вечерком. Он винца рейнского привез. Я расслабилась. Утром он в министерство направился, а я – что? Наш номер – восемь. Мне чемодан разбирать. И собирать, и разбирать…

Ох, Томочка, милая, хорошо-то как мне у тебя. Так бы лежала и не уходила. И забыла бы про всю эту гадость напрочь.

– Надо выговориться, Анастасиечка Витальевна, тогда забыть легче. Все в воздух уйдет. Давайте вместе обмозгуем, что там да как.

– Ну что? Полезла разбирать чемодан. Все разобрала, развесила, грязное в стирку отнесла. Потом черт меня дернул в боковой карман наружный глянуть. Ведь никогда раньше и в голову не приходило! Ну что там может быть? Книжка, бумажки какие-то. А я-то специалист по крупным формам: по белью грязному, рубашкам, обуви. Короче, непонятно зачем, достаю бумажку, ну, счета какие-то отельные из этого самого Баден-Бадена. И, Тома, вглядываюсь почему-то внимательно в эти счета. Даже очки надела. А никогда раньше – вот поверишь! – не вникала ни во что! И вижу счет из спа-салона. Там написано: «Фрау Грушин – массаж лица, общий массаж, обертывания антицеллюлитные…» Короче, на очень круглую сумму я там, Томочка, проделала целый ряд омолаживающих процедур. Я себе таких трат, когда вместе ездили, в жизни не позволяла. А тут: гуляй, рванина! Ничего так, да?

То есть, ты понимаешь, он со шлюхой поехал. И сказал, что она его жена. А им-то что? Если жена, то фрау Грушин. Такие вот дела у меня веселые пошли.

– Да выбросить тут же эту поганую бумажку в сортир! И воду несколько раз спустить! И мужика больше одного не отправлять. А то: пусти козла в огород. Конечно, за капусту возьмется. Вот и весь рецепт. Ну что вы меня пугаете-то зазря! Ерунда это. С кем не бывает! Ну свозил бабоньку, ну порадовалась, болезная, и сам мужчина поразвлекся. Приехал-то по-хорошему?

– Приехал по-хорошему. Даже очень. С подарками, веселый. Я тоже так решила, что ни сном ни духом ни о чем не догадываюсь. Бумажку эту не выбросила, а аккуратно и осторожно на прежнее местечко сунула. Он знает мои привычки, знает, что в бумаги никогда не суюсь. Поэтому – пусть лежит бумажка.

Но на этом дело не кончилось. Всего через пару дней, его опять не было, раздается звонок телефонный. Подхожу.

– Леонида Афанасьевича, пожалуйста!

Женский голос, развязный такой, наглый.

Я говорю:

– Его в данный момент нет дома. А кто его спрашивает?

И знаешь, Тома, что она ответила? Жена, говорит, его спрашивает. Я не растерялась:

– Что передать Леониду Афанасьевичу, когда он вернется?

– Что жена звонила, так и передайте.

А потом у нее, сучки, нервы-то не выдержали, она и спрашивает:

– А кто со мной говорит?

Я ей:

– А я уборщица, убираюсь после ремонта в вашей квартире, вы же меня и впустили поутру, разве не помните?

Она и бросила трубку. Где ей со мной тягаться! Кишка-то тонка у заразы. И выговор такой… как у рыночной. «Пыжаласта… хто сы мной хаварит…» В таком духе. Это она что хотела? Что вот она мне, жене, звонит, говорит свой текст, я – в обморок, потом разборки с мужем, потом, естественно, разрыв. А тут она – с хлебом-солью на рушнике.