Но апартаменты полковницы были закрыты на ключ. Он постучал. Где она? Обычно, когда она ждала его, то оставляла дверь открытой. Все равно никто не войдет – не посмеют. Так где же? Он вышел из жилого здания и направился к штабу. В кабинете командира горел свет. Неужели так и не ложилась? Конечно. Он прошел по темным, пустым коридорам, через приемную, где тоже уже никого не было, вошел к ней. Хелене сидела, склонившись над картой, курила сигарету, в белой рубашке без галстука, ее китель висел на спинке стула.

– Ну, как повеселились? – спросила она, увидев его.

– Да так, – кисло ответил он.

– Почему? Мне ждать от Лауфенберга завтра двести первый самолет, или он пока возьмет отпуск?

Хартман промолчал. Ему не хотелось рассказывать ей о происшедшем. Она внимательно посмотрела на него. Потом достала из ящика стола ключ от своей комнаты и сказала:

– Иди. Я сейчас закончу и приду.

Как сладко было ее обнимать, ласкать ее грудь, плечи. Через несколько дней, сразу после выполнения задания, Райч вызвала его к себе. Когда он появился, она встретила его каким-то странным, пристальным, отчужденным взглядом, словно видела впервые. Эрих удивился. Согласно уставу доложил о прибытии и о выполнении задания. Она, казалось, не слушала его. Коротко и сухо приказала:

– Садись.

Он сел. Она прошла по комнате, вернулась к столу, раздраженно бросила в пепельницу недокуренную сигарету. Отошла к окну. Несколько мгновений стояла молча, глядя в окно и заложив руки за спину. С все возрастающим удивлением и недоумением он наблюдал за ней. Он чувствовал, что-то случилось.

– Позвольте задать вам, капитан, – произнесла она наконец холодно, – один деликатный вопрос. Очень странный вопрос, конечно. Но все же, каким бы странным он ни показался, – она обернулась, – попрошу ответить. В первую очередь, потому, что я обязана его задать вам.

– Пожалуйста, я готов.

– Каковы ваши сексуальные привязанности?

– Что? – Эрих остолбенел. Хелене ли задавать такие вопросы?.. Хелене, с которой он почти два года живет как с женой, делит ложе едва ли не еженощно… К чему все это? Но, тем не менее, взяв себя в руки, он постарался перевести все в шутку. Его задел ее тон, в его голосе прозвучал вызов:

– Я старался не афишировать, но раз ты спрашиваешь так официально, я отвечу: у меня только одна сексуальная привязанность – ты. Что теперь? Я должен жениться? С радостью.

– Замолчи, – она подошла и, наклонившись к нему, спросила, он чувствовал, что она едва сдерживает злость:

– Меня обязала задать этот вопрос военная полиция. Они внесут ответ в протокол, так что поосторожнее на поворотах. Когда ты прекратишь пьянствовать и шляться черт знает с кем? Кто должен расхлебывать плоды твоих похождений?

– А что произошло? – с наигранным равнодушием осведомился он, хотя сам разволновался, – какая-то красотка забеременела от меня?

– Хуже, – прервала она его. – Читай, – и протянула ему бумагу, – распоряжение, подписанное фон Граймом. Отстранение от полетов – это только самая малость. Тебя обвиняют в гомосексуализме. Я должна тебя арестовать и отдать под суд.

Эрих взял документ. Когда он прочел, его прошиб холодный пот. На основании какого-то письменного сообщения, считай, доноса, его обвиняли в извращенных сексуальных наклонностях и аморальном поведении, недостойном офицера. Предполагалось отдать его под суд чести, лишить всех званий и наград. Немыслимо. От прочитанного Эрих потерял дар речи и побелел, как полотно. Но оцепенение сменилось яростью. Он вскочил, схватившись за пистолет.

– Сядь, – резко приказала Хелене.

– Но это же… – возмутился он.

– Я знаю, – оборвала она его. – Я знаю, – ее многозначительный взгляд задержался на его побледневшем лице, – но скажи мне, пожалуйста, – продолжала она жестко, – у каких девок, с которыми ты имел связь, мне теперь собирать письменные свидетельства, что ты – нормальный мужчина, без всяких отклонений. Думаю, они не захотят подписаться под такими показаниями…

Эрих встал. Склонив голову и крепко сжав губы так, что заострились скулы на лице, положил пистолет перед ней на стол. Она отодвинула его. Сказала уже мягче:

– Возьми. Я еще не говорила с фон Граймом. Но он знает, я так просто не отдаю своих офицеров. Надо разобраться с этим делом. Иди. И пока никому не говори, даже Андрису.

Он провел тяжелую, бессонную ночь. Несмотря на сильную усталость, не сомкнул глаз, а наутро узнал от Лауфенберга, что Райч улетела в Оршу, к генералу фон Грайму. Известий от нее не было весь день. «Рихтгофен» поднималась в воздух и снова садилась. Эрих вел бой как на автопилоте, его сознание не фиксировало происходящего. Он не мог заставить себя сосредоточиться на текущем моменте. Его душу разрывали ненависть, негодование по отношению к неведомому обидчику, имя которого ему не терпелось узнать, чтоб расквитаться, как положено между мужчинами, а не проституциирующими рецидивистами-педерастами, кровью, а не доносами. Весь день он прожил только на привычке, напряженно ожидая возвращения Райч. Тем временем в Орше Хелене стояла перед генералом.

– Я понимаю ваши чувства, полковник, – произнес строго фон Грайм, – признаюсь, я сам был поражен, получив такую информацию. Капитан Хартман – лучший летчик нашей истребительной авиации. Но ничего не поделаешь: офицерский кодекс чести велит поступать определенным образом.

– Хартман невиновен, – ответила убежденно Хелене, – Это клевета.

– Хотел бы я знать, на чем основана ваша уверенность, – генерал фон Грайм с сомнением взглянул на нее: – невиновность, как и виновность, надо доказать.

– У меня есть доказательство, – голос Хелене прозвенел, как натянутая струна.

– Вот как? – удивился фон Грайм, – какое же доказательство вы можете предъявить в таком, я бы сказал, деликатном деле?

– Мое доказательство – я сама, господин генерал-оберст, – синие глаза Хелене смело смотрели на фон Грайма. – Вот уже два года, – голос ее звучал бесстрастно, но лицо побледнело, – я являюсь любовницей капитана Хартмана, и если вам необходимо письменное свидетельство – вот оно. Я подписала его, – она протянула генералу бумагу, на которой стояла ее знаменитая подпись, с волевой, все подчиняющей себе заглавной буквой «R» в начале фамилии.

– Хелене… – генерал был явно обескуражен, – но может ли такое быть, Хелене…

– Я понимаю, – ответила, выпрямившись, она. – Полковник, командир полка и снова пресловутая офицерская честь. Но я… – она запнулась, – я люблю его. Так получилось, господин генерал-оберст. Но, отдавая себе отчет, что упомянутые обстоятельства несовместимы с занимаемым мной постом, вот, я приготовила следующий документ, – она протянула генералу еще один лист.

– Что это? – казалось, у фон Грайма пересохло в горле, голос его звучал как-то скрипуче.

– Мой рапорт об отставке. Я не могу снести унижения выворачивать наизнанку свою личную жизнь. Но не вижу способа иным путем разрешить создавшуюся ситуацию.