Ее тело не просто страстно желало его, горело для него — от потребности в нем у нее мурашки бежали по коже. Она была похожа на наркомана, отчаянно нуждающегося в наркотике. Что это — любовь или болезненная одержимость? Кроме того, есть и другие чувства, которые Михаил к ней испытывает. Его чувства всегда настолько обнажены. По сравнению с тем, что он испытывал к ней, ее собственные чувства казались ей жалким подобием. Их отношения пугали ее. Он был собственником, диким и неприрученным. Он был опасным — человек, который управляет остальными, который привык к абсолютной власти. Судья, присяжные и палач. Так много людей зависит от него.

Рейвен закрыла лицо руками. Он нуждается в ней. У него больше никого нет. Он действительно нуждается в ней. Только в ней. Она не была уверена, откуда знает это, но она знала. И не сомневалась. Она видела это в его глазах. Они были холодными и бесчувственными, когда он смотрел на других. И в тех же самых глазах была теплота, когда он смотрел на нее. Его рот мог быть твердым, даже жестоко изогнутым, пока не смягчался, когда он смеялся вместе с ней, разговаривал с ней, целовал ее. Он нуждался в ней.

Она снова стала вышагивать по комнате. Его традиции и образ жизни так отличались от того, к чему она привыкла.

«Ты напугана, Рейвен, — сказала она самой себе и прижалась лбом к оконной раме. — Ты действительно боишься, что никогда не сможешь его покинуть».

Он обладал такой властью и так бездумно ею пользовался. Даже более того, если быть справедливой. Она нуждалась в нем. В его смехе, в том, как он дотрагивался до нее — так нежно, с такой любовью. В том, как он страстно желал ее, в его пристальном взгляде, горящем, голодном и собственническом, в его желании, таком настойчивом, что он становился неуправляемым. В его речи, в его уме, в его чувстве юмора, настолько ей близком. Они принадлежали друг другу. Две половинки одного целого.

Рейвен остановилась в центре комнаты, пораженная своими мыслями. Почему она думает, что им предназначено быть вместе? Ее сознание казалось ужасно рассеянным, хаотичным. Обычно Рейвен оставалась спокойной в любой ситуации, думая рационально, но сейчас она была на это совсем не способна. Все в ней взывало к Михаилу, только чтобы ощутить его присутствие, почувствовать, что он рядом. Не задумываясь, она потянулась к нему и обнаружила пустоту. Он был либо слишком далеко, либо погружен в слишком глубокий сон, вызванный действием лекарств, и она не могла до него дотронуться. Из-за этого она почувствовала себя плохо и одинокой, как никогда. Как будто ее лишили всего. Нервничая, она прикусила костяшки пальцев.

Она машинально ходила взад и вперед по комнате, снова и снова, пока не почувствовала себя обессилевшей. Тяжесть на сердце, казалось, возрастала с каждым шагом. Она потеряла способность думать, спокойно дышать. В отчаянии она вновь потянулась, чтобы прикоснуться к сознанию Михаила, зная при этом, что он в безопасности. И опять обнаружила пустоту.

Рейвен села, подтянув колени и обхватив руками подушку. И в этой темноте, покачиваясь взад и вперед, она ощутила, как ее затопила печаль. Она поглотила ее, и все, о чем Рейвен могла думать, — это Михаил. Он ушел. Оставил ее, и она совершенно одна, человек только наполовину, лишь бесплотная тень. Горячие слезы побежали по ее лицу, и внутри разрасталась пустота. Она не сможет существовать без него.

Все ее мысли об отъезде, все разумные доводы больше не имели значения. Ее разум нашептывал, что это невозможно. Михаил не может быть ее второй половинкой, ведь она многие годы жила без него. Она не может испытывать желание броситься с балкона просто потому, что в силах ментально прикоснуться к нему. Рейвен обнаружила, что пересекает комнату, медленно, шаг за шагом, словно кто-то, а не она управляет ею. Она стремительно распахнула двери на балкон, огибающий здание. В комнату ворвался холодный воздух, немного влажный. Туман окутал горы и лес. Это было так красиво, хотя Рейвен было и не до этого. Не могло быть жизни без Михаила. Ее руки обхватили деревянные перила, а пальцы рассеянно нащупали две глубокие царапины на древесине. Она погладила их, они были единственной реальностью в этом бесплодном пустом мире.

— Мисс Уитни?

Из-за охватившей ее печали она не замечала никого. Рейвен обернулась, защитным жестом прижав руку к горлу.

— Извините, что испугал вас.

Отец Хаммер говорил тихо. Он поднялся со стула в углу балкона. На его плечах было одеяло, но она видела, что он дрожит, — наверное, он уже давно сидел здесь, на холодном ночном воздухе.

— Вам небезопасно находиться здесь, моя дорогая. Он взял ее за руку и как маленького ребенка повел в комнату, тщательно закрыв балконную дверь.

Рейвен обрела способность говорить.

— Что это вы здесь делаете? И как тут оказались?

Священник улыбнулся.

— Это было нетрудно. Миссис Галвенстейн — член церковной общины. Она знает, что Михаил и я — близкие друзья. Я просто сказал ей, что Михаил помолвлен с вами и что я должен передать вам сообщение. А поскольку я довольно стар и гожусь вам в дедушки, она подумала, что можно позволить мне подождать вас на балконе, пока вы не вернетесь. И, естественно, она никогда не упустит возможность сделать что-нибудь для Михаила. Он очень щедр, а в ответ просит всего ничего. Мне кажется, именно он купил гостиницу и уступил ее миссис Галвенстейн за вполне приемлемую арендную плату.

Рейвен повернулась к нему спиной, не в силах сдержать поток слез.

— Я сожалею, отец, но не могу сейчас разговаривать. Я не знаю, что со мной.

Он помахал перед ней носовым платком.

— Михаил тревожился, что эта ночь будет... трудной для вас. И завтрашний день. Он надеется, что вы проведете его со мной.

— Я так боюсь, — смутилась Рейвен, — это так глупо. Ведь нет никакой причины бояться. Я не знаю, почему так ужасно себя чувствую.

— С Михаилом все в порядке. Он крепкий, моя дорогая, огромная лесная кошка с девятью жизнями. Я знаю его много лет. Ничто не может уничтожить Михаила.

Печаль. Она овладела каждым дюймом ее тела, вползла в ее сознание, легла тяжестью на душе. Для нее Михаил был потерян. Так или иначе, он каким-то образом за эти несколько часов отдалился от нее, ускользнул. Рейвен тряхнула головой, печаль была так глубока, что душила ее, не позволяя сделать глоток воздуха.

— Рейвен, перестаньте!

Отец Хаммер подтолкнул ее к кровати.

— Михаил попросил меня побыть здесь. Он сказал, что придет за вами ранним вечером.

— Вы не знаете...

— Зачем он вытащил меня из постели в такой час? Я старый человек, дитя. Мне нужен отдых. А вам надо подумать, как лучше воспользоваться вашими способностями.

— Но я чувствую так отчетливо, словно он умер, и я потеряла его навеки.

— Вы знаете, что это не так, — возразил он, — Михаил выбрал вас. То, что вы разделяете с ним, — то же самое его люди разделяют со своими супругами. Они считают физическое и душевное единение само собой разумеющимся. Он лелеют его, и за все время, что я их знаю, я понял: оно таково, что один едва ли может пережить потерю второго. Люди Михаила большей частью принадлежат земле, они дикие и свободные, подобно животным, но с необыкновенными способностями. И у них есть совесть.