– А, там когда угодно, – ответила я. – Меня ожидают в любое время.

На правой дверце его фургона кто-то написал краской из баллончика «Que pasa?»[13]. Точка под вопросительным знаком была в виде пацифика. Я встала на подножку и вдвинулась в кабину, опустившись на полуразрушенное сиденье. Под ногами раскатились картонные стаканы из-под кофе. Я гадала, проезжал ли этот оклейщик хоть раз мимо маминой кассы, передавал ли ей пошлину, а она ему сдачу.

От моего веса фургон перекосился – так, накренившись, и ехали через весь Истерли. К счастью, оклейщик включил радио на такую громкость, которая исключала любой разговор. Фургон дребезжал, скрипел и вонял бензином.

– Вот «Бургер шеф», – заметила я. – Отсюда я дойду.

– Да ничего, я вас до места довезу.

– Нет, спасибо, хочу воздухом подышать.

– А, ну, дело ваше, – пожал он плечами. – Вон Пенни-авеню на той стороне улицы. Марион – это первый или второй поворот налево.

Это оказался четвертый поворот – добрую милю топать. Ну, козел! Нам с бабкой повезет, если этот дебил не наклеит обои вверх ногами. Подошвы ног пекло. Я хрипела, как загнанная лошадь. Сейчас мистер Пуччи откроет дверь, а тут я с сердечным приступом. Он заварил эту кашу с колледжем; если я умру, это будет его вина.

На окне стоял цветочный ящик с бархатцами. «Я – единственная из школы, кто их видел», – подумала я. Дверной звонок походил на маленькую женскую грудь. Я нажала на сосок и подождала.

Дверь открыл такой же миниатюрный человечек, как мистер Пуччи. Он был в обрезанных джинсовых шортах и в бело-синей полосатой майке. В руке он держал кухонную лопаточку. Человечек оглядел меня всю, прикидывая мои габариты.

– Да? – спросил его маленький рот.

– А мистер Пуччи дома?

Теперь он разглядывал мой пот. Челка у него была, как у Юлия Цезаря.

– Гм, нет, его нет.

– А когда он вернется?

Незнакомец пригладил волосы, махнув лопаточкой над головой.

– Так сразу и не скажу – он в магазин пошел.

– Видите ли, мне нелегко было сюда добраться. Вы не будете возражать, если я подожду его на крыльце? И можно мне стакан воды?

– Да, конечно. Входите.

Кухонька в квартире была с болтающимися, как в салуне, дверями. Я спустилась в гостиную, полную цветов. На стене висела фотография Рудольфа Нуриева в прыжке – тело изогнуто, как скобка. Я присела на белый диван и только тут заметила музыкальный автомат.

Он стоял в дальнем углу и светился фиолетовым и розовым. Над ним висел глянцевый постер – увеличенное изображение голубых носков Дороти и ее ярко-красных лодочек.

– Какой хороший у мистера Пуччи музыкальный автомат, – не удержалась я.

Открывший мне дверь человек снимал с противня печенье.

– Поставьте себе что-нибудь, – предложил он. – Хотите стакан вина, «Фреску», может быть? Вы Ингрид, да?

– Нет! – ответила я с большим раздражением, чем хотела.

– Оу. Я думал, вы его приятельница из школы.

– Все правильно. – До меня дошло, за кого он меня принял – за мисс Калп, немолодую историчку из Истерли, такую же толстую, как я. Старшеклассники прозвали ее Берта Задница. Иногда они с мистером Пуччи обедали в учительской столовой. Ученики вечно доводили ее до слез. – Мистер Пуччи был моим школьным консультантом. Меня зовут Долорес.

Человечек поднял голову, что-то сообразив.

– А, понял… – Он появился в гостиной с ледяным чаем и четырьмя печеньями на тарелке и поставил на кофейный столик рядом со мной. – Приятель о вас говорил. Я Гарри. Искренние соболезнования насчет вашей мамы.

– Все нормально, – пожала я плечами. – Приятель – это мистер Пуччи?

Мне он ни разу не предложил так себя называть. Я почувствовала себя преданной.

Гарри вернулся на кухню, оставив за собой шлейф запаха одеколона. На макушке он начинал лысеть.

– А вы его родственник? – спросила я.

Он нервно засмеялся:

– Нет, я тоже здесь живу.

– Классный у вас музыкальный автомат. Я уже это говорила?

– Поставьте что-нибудь, не стесняйтесь. Монет не надо, щель заделана. Мне нужно снять печенье, пока не остыло, иначе к листу прилипнет. У нас пикник в четыре часа.

– У вас с приятелем?

Я нажала «Диск 1», и проигрыватель плавно поехал вниз, вдоль своего ряда возможностей. С поверхности стекла на меня смотрела пухлолицая женщина с тремя подбородками. Она не улыбалась и моргала, когда моргала я.

– «Не знаю почему, но мне так грустно… Мне хочется попробовать то, чего у меня никогда не было…»

Хриплый женственный голос зазвучал через ткань динамика, и я прижалась к нему коленями, не только слушая, но и чувствуя песню. Голос был далекий и прекрасный, грустный, как моя мама. Я обернулась к приятелю мистера Пуччи с немым вопросом.

– Билли Холидей, – пояснил он. – Она знает, что такое боль, согласны? Правда, она особенная?

Только тут до меня дошло – они гомосексуальная пара. Вспомнились насмешки над мистером Пуччи от мальчишек в школе… Я представила, как они целуются, но заставила себя перестать представлять. «Ты извращенка и свинья», – сказала я толстухе в стеклянной панели музыкального автомата.

Мистер Пуччи вошел с двумя пакетами продуктов и сразу напрягся, увидев меня. Он выронил один из пакетов, но подхватил его на лету.

– Долорес, – сказал он. – Привет, как ты?

– Хорошо, – ответила я.

– Хорошо, – повторил он, украдкой взглянув на Гарри. – Отлично. Замечательно.

Он отвез меня домой на машине Гарри, тактично не упомянув, что я не помещусь в его «Фольксвагене». В отличие от фургона оклейщика-хиппи, в машине Гарри царил аскетический порядок и стерильная чистота. С прикуривателя свисал пластиковый пакет для мусора, пустой и плоский.

– Я так рад за тебя насчет колледжа, – сказал мистер Пуччи. Его голос расслабился до нормального. Это мое пребывание на его территории придавало ему нервозные нотки. – Твоя мама… была бы счастлива.

– А давно Гарри живет в вашей квартире?

Мистер Пуччи без всякой причины нажал на тормоз.

– О, я не знаю. Некоторое время.

– Он учитель?

– Нет, он работает в агентстве путешествий.

– Оу.

Я представила, как могла бы поселиться вместе с этими субтильными, безопасными мужчинами и не ездить ни в какой колледж. Делать все по дому, включать музыкальный автомат.

– Можно я не буду ходить вокруг да около и прямо скажу кое-что? – спросила я.