Когда я снова проснулась, было позднее утро. Ларри уже поклеил две полосы обоев с ракушками. Он работал в комбинезоне и дашики и в черных носках на белых, как мел, ногах. Он бормотал размеры по памяти и по-деловому расхаживал по «козлу».

– Приветики, – сказал он.

Я отвела глаза:

– А где Руфь?

– Пошла в магазин за апельсиновым соком. Утром мы выхлебали все твои запасы. Вернее, Тиа постаралась. Ей, видишь ли, стало интересно, как выглядит дно картонки.

– Да ладно, мне все равно. Ничего себе, как вы быстро работаете!

– Это мне типа не терпится закончить к полудню. Мы все же попытаемся успеть на фестиваль.

Я знала, что безнадежно просить взять меня с ними.

Хлопнула задняя дверь.

– Доброе утро, – сказала Руфь. – Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо, – ответила я.

– Ты знаешь, что у вас на заднем дворе растет мята?

– Мята?

Руфь поднесла мне к носу развесистый зеленый букет.

– Ты это здесь набрала? – спросила я.

– Угу. Сделаю шампунь для Тиа, если ты не против. Хочешь, и тебе сделаю?

Она налила воды в свою суповую кастрюлю и поставила греть. Стебелек за стебельком она опускала в кастрюлю мяту. Воздух в кухне стал влажным и пахучим. Бабкиным фруктовым ножом Руфь настрогала в кастрюлю мыльной стружки.

– Как хорошо, – искренне сказала я, когда Руфь мягко втирала мне в волосы сладко пахнущую мыльную пену. Тиа ходила мне по ногам крохотными босыми ножками. – А где ты научилась делать шампунь?

– В Аппалачах. Одна старуха показала, у которой я жила, Ида Брок. Ты бы ее видела: два коричневых зуба, брюхо, одно и то же клетчатое платье каждый божий день. Но при этом такие жидко блестящие черные глаза, в которых словно сама душа отражалась, и длинные волнистые белые волосы. Днем она собирала их в хвост, но с утра первым делом распускала, как ты. Волосы у нее были великолепные.

– А как вышло, что ты ушла с юридического? Завалила экзамены?

– Господи, нет. Училась я прекрасно – грызла гранит, не жалея зубов, не пытаясь мухлевать. Преподаватели меня любили, особенно мой научный руководитель, с которым я зачем-то переспала. «У нас тебя ждут великие дела, Руфь», – шептал он. У меня так и не хватило духу поинтересоваться, у кого это «у нас». Я продолжала получать свои пятерки, потому что знала – ему это нравится. Ему и моим родителям. Хорошая маленькая послушная Руфь.

Пена была прохладной и душистой. Умелые пальцы Руфи божественно массировали голову.

– Однажды днем мы лежали в постели у него дома – его жена была в отъезде, – и он подошел к шкафу и вытащил чемодан. В нем хранился один-единственный юморной порнографический журнал – с крупными снимками мужских и женских гениталий, снятых так, чтобы походило на лица. Афро из лобковых волос, носы из пенисов, рты из вагин – и так десятки страниц! «Ты только глянь», – повторял он. Елки-палки, а еще публиковался в «Йельском юридическом обзоре»! И я вдруг поняла, как же устала от всего этого. И вышла из себя. Он сидел на кровати голый. Я взялась пальцами за его маленький вялый хрен и сказала: «А погляди на этого маленького садового слизняка – вот где умора!» На следующее утро я забрала документы… Ну, конечно, на решение уйти многое повлияло, но у меня застряло в памяти, как этот сидит и тащится от снимков гениталий, из которых составлен портрет мистера Картошки.

– Все мужчины свиньи, – заявила я.

Ее руки замерли.

– Нет. Ларри не такой.

Я подумала об их единении прошлой ночью.

– Я все равно не поеду в колледж, – сказала я. – Это мать хотела, а не я.

– Что ты, поезжай! – возразила Руфь. – Хотя бы попробуй. Думай об этом как о приключении.

Она промыла мне волосы теплой водой и насухо вытерла, свернув тюрбан из полотенца.

– А если я не люблю приключений? – спросила я.

Руфь подтянула кухонный стул и присела напротив меня.

– Тогда развивай к ним вкус. Пользуйся случаем. Так мы растем.

– Погляди на меня, – предложила я.

– Гляжу. И что?

– На мои габариты.

– А что с твоими габаритами?

– Вряд ли мне нужно еще расти.

Руфь не засмеялась и не отвела глаз.

– Если бы я не поехала в «Висту», – сказала она, – я бы никогда не встретила Ларри, и Тиа не родилась бы на свет.

Тиа открыла шкафчик и попыталась забраться внутрь, к бабкиным кастрюлям и сковородкам. С лестницы до нас донеслось пение Ларри. От взгляда Руфи у меня по спине пробежал мороз.

Сковородки с грохотом высыпались на пол. Руфь вскочила со стула и кинулась спасать кого можно.

Когда они собрались уезжать, я протянула Ларри его чек.

– Вот, – сказала я. – Повеселитесь в Вудстоке. Езжайте осторожно.

– Повеселись в колледже, – не осталась в долгу Руфь.

Пес лаял. Мы обнимались и благодарили друг друга. Из окна кабины Руфь подняла ручонку Тиа и посылала ею воздушные поцелуи. Ларри нажал на сигнал и не отпускал до самого конца Пирс-стрит.

Я их придумала, пришло мне в голову. Однако остались убедительные доказательства их существования: новые обои, блоха на моей ноге и высохший апельсиновый сок, прилипавший к подошвам кроссовок, когда я ходила по кухне.

Вечером домой вернулась бабка – через несколько часов после того, как я пришла из банка, обналичив чек Артура Мьюзика и получив толстую стопку двадцаток.

– Новые обои выглядят очень мило, – сказала бабка. Сетчатый экран черного хода отбрасывал ей на лицо тень, похожую на вуаль. – Что ты там делаешь возле помойного ведра?

– Ничего, – ответила я. В траве жужжали пчелы, солнце согревало мне лицо и руки. Я только что нашла роскошную мяту.

На второй странице буклета колледжа Мертон поместили фотографию Хутен-холла. Парковка перед общежитием была забита автомобилями с открытыми багажниками. Машины стояли даже на газонах, а папаши улыбающихся первокурсников выгружали чемоданы на асфальтобетон. Парковка оказалась та же самая, и кривые березы никуда не делись, только вокруг было тихо и абсолютно пусто. Мимо проехала машина; в тишине звук мотора прозвучал оглушительным ревом. Я ходила от окна к окну, шлепая босоножками на плоской подошве «Доктор Шолль».

Ну, что ж, так тому и быть. Все шло вкривь и вкось с самого автовокзала Порт-Аторити в Нью-Йорке, когда какой-то сгорбленный старикан проковылял до самого конца прохода и со вздохом взгромоздился рядом со мной. От Нью-Йорка до Филадельфии я выдергивала из-под него мамин тренчкот, а старик шумно сморкался и мусолил еду из бумажного промасленного пакета. Я три часа читала одну и ту же главу «Долины кукол», боясь, что его чесночное дыхание впитается в ткань маминого пальто, Киппи учует чеснок и подумает на меня.