– Что такое лебеденок, – повторил Арт Флеминг.

– Можно от тебя позвонить?

Я смотрела за ним из гостиной. Ларри бегал взад-вперед возле тумбочки, растягивая телефонный шнур дальше, чем я думала, он тянется.

– Привет, – сказал он, – ну, как блохи?

Бабушка секреты в телефон выбалтывала, а Ларри выкрикивал.

– Ладно, ладно, успокойся. Вызови ветеринара. Мы этого засранца еще раз вымоем, дом обработаем, а сами в палатке в Берлингеме поживем… Завтра к двенадцати закончу, и рванем, черт возьми, туда, с нашими паршивыми тормозами. Поглядим, что там творится.

Вернувшись, Ларри пояснил:

– Мы согласились приглядеть за дурацкой дворнягой Чаком – его хозяева, наши приятели, отправились на другой конец страны. Два дня назад в квартире появились блохи, да сколько – миллиарды, я тебе говорю! Будто кто-то мак по полу рассыпал. Руфь так и взвилась – боится, что, если травить блох, наши внуки родятся мутантами. Ты еще не видела, какая эта дворняга страшная, слышь! Чак, ага. Чума ходячая!

– Можете здесь переночевать, – предложила я. – Втроем.

Мне хотелось посмотреть на его маленькую дочку.

– Да? – переспросил Ларри. – Не-е-е.

– Я не против. Приглашаю.

– Точно?

– Я приготовлю ужин.

Он пожал плечами и улыбнулся.

– Все вместе приготовим, – сказал он. – Устроим вечеринку.

Когда в четыре он поехал за семьей, я гадала, вернется он или нет. Прошел час, полтора. Должно быть, до него с запозданием дошло, насколько я жирная. Я открыла пакет гофрированных чипсов.

И тут они показались на дорожке, переговариваясь и хлопая дверцами фургона. Кудри Ларри были мокрые и висели, как стружка. Он переоделся в джинсы-клеш и блузу с узором пейсли вроде дашики, которую носил Линк в «Отряде «Стиляги».

– А ты останешься здесь, блохастый! – крикнул он в фургон.

Его жена оказалась плотной и приземистой, с большими серьгами-кольцами и толстой каштановой косой. Ларри нес супницу, взявшись за ручки прихватками. Его жена была навьючена сумками, пакетами, ребенком на бедре и складным детским стулом, надетым на руку.

– Вот будет у тебя ребенок, и кранты поездкам, – сказала она, входя. Ее голос был низким и звучным – к такому голосу вопросов не бывает.

Свалив пожитки посреди бабкиной гостиной, она начала убирать безделушки и все бьющееся на верхние полки.

– Как любезно с твоей стороны! – поблагодарила она. – А то я целый день давила блох и плакала.

«Я нормальная, – упрямо подумала я. – Нормальный человек, который заводит новых друзей».

У Тии ноготки были выкрашены ярко-красным лаком, а уши проколоты. Подгузником ей служило кухонное полотенце с календарем.

В кухне хлопали дверцы и звякали сковородки.

– Ах, черт, – выругался Ларри.

– Что случилось? – крикнула ему Руфь.

– Кориандр забыл!

– В сумке с подгузниками, – громко сказала она. У нее был широкий жирный лоб и большая задница, натягивавшая длинное, до пола, платье.

Тиа с размаху шлепнула Руфь по ноге и захныкала.

– А как вы познакомились? – спросила я.

– Мы-то с Ларри? В «Висте», там нас назначили партнерами. – Что-то щелкнуло, и вдруг обнажилось плечо Руфи и ее толстая грудь. Я отвела глаза, но тут же посмотрела снова. – В Блэкруте, Западная Виргиния. «Не спрашивай, что твоя страна может сделать для тебя, а спроси…» Ну, и так далее.

Из груди Руфи, разрисованной сетью голубых вен, сочилось молоко. Я видела, насколько эта грудь тяжелая, когда Руфь приподняла ее для Тиа. Малышка открыла ротик и впилась в темно-красный сосок. Руфь сжала губы от боли, но вскоре расслабилась и поцеловала Тиа в макушку.

В рекламе «Висты», которую крутили в ночных телепрограммах, участвовали светловолосые «стопроцентные американцы» в шортах хаки, трепавшиеся с благодарными индейцами навахо. В той рекламе никто не походил на Руфь или Ларри.

– Вам там понравилось?

– Понравилось? Да мы в восторге были первое время! Создали развивающую программу для дошкольников – ну, по возможности сгладить отставание, дать возможность для лучшего старта. Местные сочли это глупостью, но держались с нами вежливо – мы же были новым веянием. Женщинам нравился Ларри, мужикам – мои сиськи. Я могла заставить их сделать для меня что угодно, кроме разве что оторвать глаза от моей груди. – Руфь перебирала курчавые волосики Тиа, ища блох, и вдруг посмотрела мне в глаза: – У вас роскошные волосы.

Я еле сдержала довольную улыбку.

– Вы преувеличиваете. И долго вы прожили в Западной Виргинии?

– Одиннадцать месяцев. А потом у нас выбили почву из-под ног.

– У вас тут есть чем овощи чистить? – проорал Ларри из кухни.

– В металлическом шкафчике, средний ящик, – ответила я. – Что значит – выбили почву?

– Сперва я забеременела Тиа, потом местные напились и избили Ларри.

– За что?

– Ну, во-первых, Ларри сдуру ляпнул кому не надо, что он против охоты. И они решили, что он гомосек.

Я вспомнила мистера Пуччи и Гарри, сидящих вместе на белом диване.

– Потом они увидели, что ему нравится играть с четырехлетними по нашей программе – на полу, среди детей и при этом получая настоящее удовольствие. И кому-то в голову пришла идея, что он к ним, пожалуй, пристает – «играется с чем не надо», как они выразились. В той драке Ларри едва не лишился левого глаза и своего идеализма. Жуть что было. Мы поженились в больнице в Балтиморе. Вместо музыки дудели на расческах с бумагой, угощение – леденцы на палочке, Ларри в желтой пижаме и с перевязанным глазом. Медбрат спел нам «Храм любви». Мои родители были в ужасе.

– Из-за вашей беременности?

– Нет, об этом они еще не знали. Их бесила сама церемония. Да, это не «Ленокс» пригласить или «О, обещай мне». Тиа, подожди, – Руфь подала дочке другую грудь. – Ты что, решила, что я тебе Корова Элси?

Я немного растерялась от такого наплыва событий: мне хотелось и посмотреть, как готовит Ларри, и послушать Руфь.

– Кроме того, я бросила юридический меньше чем за год до этого. Мама с папой не доверяли «Висте» с самого начала. Надо было видеть их в день свадьбы: многозначительные взгляды «А я тебе говорила» летали, как копья. Бедная мама.

– А я через три недели еду в колледж, – сообщила я. – Если решусь.

– Почему – если?

Я пожала плечами.

– Не знаю. Мне там, наверное, не понравится.

– Обязательно поезжай. Я вот больше учусь на ситуациях, которые ненавижу, чем на тех, которые я люблю.

Ларри вошел с бутылкой вина и тремя бабкиными фарфоровыми чашками. Вино на вкус оказалось кислым и волнующим.