Проворачивается в замке ключ, щелкает внутренняя задвижка, и, как только дверь распахивается, я первым влетаю в комнату, где на диване, свернувшись калачиком, спит моя Кира.

— О господи, боже, — шепчет сзади старичок, — я же вчера все проверял. Никого тут не было!

Ромка что-то у него спрашивает, и наш вахтер бодро рапортует начальству. Но я ничего не слышу и не вижу. Лишь опускаюсь на колени перед старой колченогой тахтой и ласково провожу по Киркиной бледной щеке.

— Ты звала меня, солнышко? Я пришел за тобой!

Кира

Все тайное когда-нибудь становится явным. И выставляя меня из своего дома пятнадцать лет назад, вряд ли думала Нина Вадимовна, как ей аукнутся мои слезы.

— Передайте Леше, пусть свяжется со мной, — попросила ее я, а в ответ услышала гнусный вопрос.

— Ты беременная, что ли?

— А хоть бы и так, — я глянула с вызовом на потенциальную свекровь. — Мне нужно срочно поговорить с Лешей. Надо пожениться, пока есть время.

— Моему сыну прочат блестящее будущее, — отрезала Нина. — У него великий талант. Это уже признали мэтры кинематографа. На вступительных экзаменах во ВГИК Лешенькино выступление произвело настоящий фурор. А ты кто? — поморщилась она презрительно. — Обычная девчонка с улицы. Вы не пара. Леша понял это, а ты нет. Думаешь, почему он тебе не отвечает?

Я оторопело глянула на холеное, совершенно бесстрастное лицо, напоролась на надменный презрительный взгляд. Бессмысленно воззрилась на темно-красное трикотажное платье и тщательно уложенную прическу. Весь вид Нины Вадимовны просто вопил, что я тут лишняя, а хрустальная люстра, висящая в прихожей, словно поддакивала хозяйке.

«Уходи-Кира-уходи, — твердит зеркало в золотой раме, а яркий палас, раскинутый на паркете, вторил ему. — Уходи-Кира!»

— Бросил… — опешив, пролепетала я и даже охнула от неожиданности. — Когда я на свадьбу к сестре уезжала, он мне ни слова не сказал.

— Не хотел тебя расстраивать, — с неохотой сообщила Нина. — Поэтому говорю я. Должен же кто-то поставить тебя на место. Уходи и больше не возвращайся.

— А ребенок? — прошептала я, все еще не веря в происходящее. — Вы хотя бы это сообщите ему…

— Да еще неизвестно, где ты его нагуляла. Ты же приблуда, Кира! Убирайся…

— Что? — лепечу я, выходя из квартиры под нажимом Нины Вадимовны. — Что? — повторяю в отчаянии. И словно больная спускаюсь вниз, лихорадочно соображая, что предпринять. Слезы застилают глаза, а из груди рвется крик отчаяния.

«Мама, — думаю я. — Нужно пойти к ней на работу и посоветоваться».

Избавляться от ребенка по предложению Нины Вадимовны я не собираюсь. Поехать в Москву и там встретиться с Лешей? Или выйти замуж за однокурсника Славку Дронова? Но оба варианта мне не по нутру. Спускаясь с третьего этажа элитной сталинки, я пытаюсь решить свою судьбу, но, задумавшись, на последнем пролете я подворачиваю ногу и падаю попой на ступеньки. И до конца лестницы пересчитываю пятой точкой мраморные ступени.

«Вроде бы ничего не ушибла, — думаю я, нехотя шагая к нашей хрущевке. Вот только ближе к вечеру начинается кровотечение, и меня на скорой увозят в больницу. Тогда, по молодости и наивности, я справедливо полагала, что будут еще дети. Не от этого, так от другого мужчины.

Но теперь, через пятнадцать лет после той трагедии я, ни жива ни мертва, лежу на ультразвуковом обследовании. И молю бога о самой великой милости. Даровать мне этого ребенка и этого мужчину, который сам тихонечко сидит рядом и напряженно пялится в экран.

Я прекрасно понимаю, как пережитое похищение может отразиться на ребенке. И содрогаюсь, стоит только подумать об ужасных последствиях. Гоню от себя дурные мысли и воспоминания. Но в этот раз мне плевать на мнение Нины Вадимовны, на козни Лешкиных сестер. Он рядом, наш ребенок тоже. И это главное.

— Все в порядке, мамочка, — басом заявляет толстая врачица. — Чудесный мальчик.

— Точно мальчик? — переспрашивает Леха, держа меня за руку.

— Да, там не спутаешь, — весело усмехается доктор.

Взявшись за руки, мы, радостные и довольные, выходим из отделения диагностики.

— Ты — просто герой, Кира, — улыбается Леха. — Такую операцию по собственному освобождению провернула. Зверское самообладание. Горжусь тобой, Кирюшенька!

— Любая мать сделала бы для своего детеныша то же самое. Это инстинкт, Леша, — шепчу я, ухватившись обеими руками за мужа. — Но главное, ты вовремя пришел. Сама я никогда бы не выбралась…

— Дядя Петя — завхоз — утром бы выпустил тебя, — усмехается муж. — Вот только я с ума спятил бы от волнения. А так отыскал нужное окно, увидел шапку и забрал тебя из каморки папы Карло.

— Как думаешь, его привлекут к ответственности?

— Ну конечно, — возмущенно хмыкает Леша. — Я не позволю ему соскочить. Никаких денег не хватит у его папаши. Рупор уже напечатал мою статью о младшем Пирогове. Вот только я до сих пор понять не могу, с какого хрена он решился на похищение. И вообще в этой мутной истории можно умом двинуться.

Если честно, я согласна с мужем. Никита Пирогов, отвергнутый сын своего папы, сначала получил от Игоря Петровича по башке за ложную информацию и был изгнан из бизнеса с позором. Если бы мы тогда разобрались, откуда у Пирогова-старшего такая уверенность в моей причастности к Рупору Анжелики, то, возможно, вычислили бы сразу великую дружбу Даны и Никиты. А так непризнанный гений написал программу, идеально опознающую автора того или иного текста, но даже собственный отец его высмеял и прогнал с глаз долой. Никита, уверенный в своей правоте, решил доказать папе, что он неправ. Как-то умудрился познакомиться с Даной. А общее желание мне отомстить соединило двух борцов за правду лучше любого брака. А дальше дело техники, которую потом обнаружил по всему дому Леша.

— Я только не понимаю, — бурчит муж, крепко держа меня за руку. — Зачем он отправил в Рупор фотку, где Лиза сидит у него на коленках.

— Ну что тут сложного, — вздыхаю я. — Все просто! Никита Пирогов — парень красивый. Вот на него и засмотрелась Лизонька. А он сдал ее через Рупор и ославил на всю страну. Заодно папочке нагадил. Не будь той самой злополучной фотки, мы бы с тобой не поженились. Анжелика объединяет, — хмыкаю я, прижимаясь к мужу. Леша неторопливо чмокает меня в темечко. Мы задерживаемся на лестнице лишь на секунду. Целуемся и снова как ни в чем не бывало идем дальше. И войдя в холл, замираем от неожиданности. Нина Вадимовна и Ксения ждут нас около гардероба.

— Кирочка, Лешенька, — приторно улыбается свекровь и протягивает мне букет мелких розочек. — Мы пришли помириться. Данка вела себя возмутительно. Я порицаю ее, девочки тоже… Простишь ли ты меня? — восклицает Нина, снова тыча в меня букетом. Вот только на ее лице я не замечаю и грамма раскаяния. Даже сочувствие какое-то напускное. Да и сама мадам Воскобойникова кажется мне ненастоящей. Тело есть, говорит, носит шляпу и двигается. А души нет. Да и глаза смотрят по-звериному тревожно. Наблюдают. Оценивают. Чувствую, как по спине бегут мурашки, отстраняюсь в сторону и, набравшись храбрости, громко заявляю.