На нескольких первых занятиях доктора Пехла Джейк ничего не говорил, но заявил, что очень хотел бы попасть на следующий цикл лекций по программе астрономия, курс «Звезды и галактики», который читал тоже доктор Пехл. На одном из первых занятий второго цикла Джейк поднял руку.

— Известно, — сказал он, — что двойные звезды обмениваются газами, газ с одной звезды перемещается на другую и вызывает изменения на второй звезде. Но, поскольку вторая звезда становится больше, — продолжил свой вопрос Джейк, — возможно ли, чтобы некоторые газы перемещались обратно на первую звезду и вызывали там еще большие изменения?

Доктор Пехл задумался.

— Ты знаешь, я никогда об этом не думал, — ответил он.

Ответа не было также и в учебниках. Позднее доктор Пехл помог мне увидеть, что именно эта способность взять хорошо изученную концепцию и построить на ее основе что-то совершенно иное и есть движущая сила творческого воображения Джейка. Он всегда продвигает теории или положения, о которых прочел или о которых услышал, на шаг вперед.

Джейк проделал все контрольные задания и все тесты в рамках тех начальных курсов с доктором Пехлом и нашел там ошибки. (Помню, как доктор Пехл говорил ему, кому нужно написать, когда он нашел ошибку в учебном пособии.) Когда курс «Звезды и галактики» закончился, Джейк снова записался на посещение лекций по курсу «Солнечная система». Других лекций по астрономии в университете не было, он исчерпал все возможности.

Чтобы как-то занять время, пока он ждал своей очереди задать доктору Пехлу свои неизменные вопросы в конце занятия, Джейк медленно передвигался по огромной аудитории между рядами, собирая разбросанные стаканчики из-под кофе и клочки бумаги. Он выбрасывал банки от кока-колы в корзину для мусора, а забытый кем-нибудь из студентов калькулятор убирал в свой рюкзак, чтобы через неделю отдать его хозяину или хозяйке. Как будто университет пригласил на работу самого маленького в мире сторожа-уборщика. К тому времени, когда он приближался к кафедре, студенты уже получали ответы на свои вопросы, и Джейк задавал доктору Пехлу свой вопрос.

После года занятий Джейк подал идею: он уже давно размышлял над теорией чередования. Что об этом думает доктор Пехл?

— Не имею ни малейшего понятия, — сказал доктор Пехл. Он сел в первом ряду и протянул Джейку маркер для белой доски. — Вот тебе маркер, вот доска. Давай! Посмотрим, что у тебя получается.

В течение последующих пятнадцати минут мы вдвоем сидели и смотрели, как из-под руки Джейка появлялось одно уравнение за другим.

Это было первое занятие после лекции из десятков других, которые последовали, но для меня это был определенный поворотный момент. Меня внезапно привела в состояние шока мысль, что мне никогда не приходилось видеть, как Джейк разговаривает о том, что волнует его больше всего, с тем, кто понимает, о чем идет речь. И вот наконец нашелся кто-то, кто может оспорить его, задать вопрос, исправить, бросить ему вызов и в конце концов оценить его труд. И теперь шла беседа. Я видела, как быстро Джейк схватывает материал, как его пугающая быстрота в математике работает на него, помогает ему. Я признала, что наставления доктора Пехла могут направить в нужное русло ненасытную жажду знаний Джейка. Он еще многое не знал в математике. Ведь ему было только девять лет. Но это было для Джейка лишь временным препятствием. В отличие от других студентов он мог сделать для себя пометку, вернуться домой, выучить все, что нужно, и затем на следующей неделе продолжить.

— Каждый раз, когда я поворачиваюсь к нему лицом, он уже на следующем уровне, — однажды сказал мне доктор Пехл, покачивая головой.

У Джейка были миллионы идей, и атмосфера университета только подпитывала их. В конце любого курса он обычно представлял с десяток теорий на доске, а доктор Пехл тем временем сидел в первом ряду и наблюдал за ним. Джейк гораздо более четко, чем многие, видел модели, что является фундаментальным в математике и естествознании, и это позволяло ему проводить параллели между ними, даже если это и не всегда соответствовало действительности. Если он видел какую-нибудь закономерность, он брался за нее, а если она оказывалась ошибочной, он просто переходил к другой.

— Никто и не вспомнит, какие ошибки ты допускал, когда тебе было девять лет, Джейк, — говорил, бывало, доктор Пехл.

Наблюдая, как Джейк стоит перед аудиторией, я снова была удивлена его уверенностью в себе и насколько жизнерадостным он казался. Если доктор Пехл указывал на скрытую проблему в его рассуждениях или спрашивал, как он объяснил бы несоответствие, Джейк никогда не принимал это за личную обиду. У него не было болезненного самомнения, не было «Отойди, это — моя теория». Вместо этого в его действиях можно было увидеть: «Еще одна загадка! Мне нужно подумать о ней минутку-другую». Я была совершенно искренне благодарна доктору Пехлу за его помощь и поддержку. Он был так же, как и я, шокирован, когда узнал, что на Джейка собирались махнуть рукой. Время от времени он поворачивался ко мне, смотрел широко раскрытыми глазами и говорил:

— И это тот самый ребенок, который, как все думали, никогда не сможет читать!

Он также считал, что со мной еще не все потеряно. После нескольких занятий, которые мы посетили вместе с Джейком, доктор Пехл настоял на том, чтобы я выполнила тест.

— Попробуйте, он же должен был получить этот талант от кого-то, — сказал он.

— Как бы там ни было, но он, похоже, получил его от предыдущего поколения, уверяю вас, но не от меня, — ответила я.

Мои дни проходили вовсе не в интеллектуальных размышлениях. Большая часть моей профессиональной жизни прошла под звуки детских песенок. Но доктор Пехл настаивал, и я согласилась выполнить тест. У меня был один правильный ответ из четырех. Для тех, кто разбирается в математике так же, как ия, — это составляет 25 процентов выполнения.

Я не собираюсь искать для себя оправдание, да в этом случае мне и не нужно было, поскольку доктор Пехл сделал это за меня:

— Вы не ожидали, что вам придется выполнять тест. Постарайтесь сосредоточиться к следующей неделе, и мы снова попробуем.

Я не знала, как объяснить ему, что старалась изо всех сил! Но решила все-таки попробовать свои силы на следующей неделе и всерьез принялась за дело. Я просмотрела записи и решила, что некоторыми элементарными знаниями все же обладаю, — до тех пор, пока не начала выполнять тест. На этот раз у меня не было никаких правильных ответов.

Ноль процентов. Даже я смогла это вычислить.

— Сегодня явно не ваш день, — сказал доктор Пехл, снова пытаясь ободрить меня. — Посмотрим, что будет на следующей неделе.

Итак, на следующей неделе я сжала зубы и сосредоточилась настолько сильно, что у меня даже голова разболелась. Когда тест появился на столе передо мной, я уже вся взмокла. Вопросы расплывались. Когда я уже собиралась все бросить, я услышала шепот:

— Б. Ответ к номеру два — Б.

Я подумала, что в этом виноват Джейк, и уже собиралась прочесть ему лекцию по вопросам академической честности и о том, как важно давать каждому возможность совершать свои собственные ошибки. Но Джейк, оказывается, даже не обращал на меня внимания. Он выполнил тест за несколько секунд и теперь читал следующий параграф в учебнике. Моим спасителем был доктор Пехл, он улыбался и качал головой. Он понял, что я безнадежна, и оставил попытки.