– «Солдат встречает смерть для славы»[30], – процитировал он.

Его пальцы бесцельно блуждали по незастёгнутому мундиру.

– Возвращайтесь к хозяевам, – повторил он уже спокойно.

– К миссис Раванель?

– К кому? К своей чёртовой госпоже, кто бы она ни была. Любой негр, оказавшийся на улице, будет приговорён к… наказан.

Он нервно расстегнул и застегнул пуговицу.

– Вы бы лучше начали заново, господин, – сказала Руфь.

Он посмотрел на неё невидящим взором.

– Застёгиваться, я имела в виду. Нужно застегнуть все пуговицы по порядку, снизу вверх.

Её рука скользнула в карман передника и сжала ямс.

– Я заплатила за него, – солгала Руфь. – Это мой ямс.

– Ямс, – задумчиво повторил Кэткарт и через секунду пробормотал: – В тот день, в былом великолепии, ямс…

– Господин?

– Стихи. Великий Байрон, подпорченный смиренным чарлстонским рифмоплётом.

– Господин, вам бояться нечего. У меня и в мыслях не было вам навредить.

Он смахнул с головы паутину.

– Ты? Навредить мне? «Когда глядим, воображаем, мечту в мечте воспринимаем»[31]. Уходи. У моего терпения есть предел.

Руфь что было сил помчалась через весь город, не обращая внимания на передник, задравшийся к бедрам. И бежала не только она одна. Чёрные и белые спасались бегством из общественных мест. Не снимая сёдел и сбруи с лошадей, их заводили в стойла, экипажи отгоняли в каретные сараи, побыстрее захлопывая двери, ставни закрывали, а дома запирали на двойные засовы.

Ямсом можно накормить семью, думала Руфь, а в кармане ещё осталось два пенни и пять центов. Ей очень хотелось выбросить ямс, ведь она украла его, но торговка не собиралась возвращаться. Она даже тележку свою бросила. Можно было бы стащить и больше, но Руфь этого не сделала. Она свернула на Энсон-стрит. Ямс преступно тяготил карман передника, словно там лежал кирпич.

Руфь никогда не поминала Ужас. Духи предупреждали о его приближении, а она не придала этому значения.

– Мы, как всегда, выкрутимся, – пробормотала она пересохшими губами.

У двери она заколебалась. У двери собственного дома! От солнца голубая краска на дверной раме облупилась и осыпалась. Почему она всё забывала подкрасить её? Подавив стон, она прислонилась лбом к тёплому, грубому дереву.

Рука отказывалась открыть задвижку. За всю жизнь она не боялась ничего больше, чем открыть дверь собственного дома. Внутри поджидал Страх.

Сквозь окно просачивались солнечные лучи, отбрасывая светло-жёлтый прямоугольник на дальнюю стену. Джеху сидел в углу, прижавшись спиной к стене и опустив голову на сложенные руки. Мартина устроилась у него на коленях.

Руфь вздрогнула, когда взглядом встретилась с мужем. Слёзы брызнули из глаз.

– Мы все цветные, – как во сне произнёс Джеху. – Мы станем свободны. Подумай, милая. У меня будет свой магазин. Может быть, у меня появится ученик. Богачам на Гаити тоже нужны лестницы, так ведь? И больше не придётся кланяться и расшаркиваться перед белыми только потому, что ты негр. Белые и цветные станут равны. Умелые поднимут головы, лодырей ждёт крах.

Джеху умолк и добавил знакомым тоном Денмарка Веси:

– Мы освободимся.

– Ах, Джеху, – сказала Руфь. – Но ты и так свободен.

– Свободные цветные несвободны. Мы поднимемся, как Моисей, сядем на корабль вроде Ноева ковчега и поплывём на Гаити. Все цветные, чернокожие и светлокожие, станут свободны. «Вот наступает День Господень…»

– Кого ты убил? – прошептала Руфь.

– Но господа совсем как фараоны: они не отпустят народ Моисея.

– Миссис Раванель? Полковника Джека?

– Я знаю, где спит Лэнгстон Батлер.

Руфь спешно уложила чайник, ложки, вилки, оловянные чашки, сменную рубашку Мартины, выходной пиджак Джеху и свои воскресные туфли на одеяло, скатала его и завязала узлом.

– Ты понесёшь Мартину. Инструменты придётся оставить.

– Нет! – выкрикнул он. – Я шесть лет их собирал! Я не могу их бросить!

– Мартину мы точно не оставим!

Мартина захныкала, и Руфь поцеловала её в макушку.

– Ты вся мокрая, доченька. Папа совсем о тебе позабыл.

Взгляд у Джеху был пустым, словно он вообще не знал, кто такая Руфь.

Она через силу улыбнулась:

– Дорогой, нам нужно идти. Надо уехать из Чарлстона! Бежим!

– Но, Руфь, – терпеливо принялся объяснять он, – мы не можем сбежать. Сейчас придёт Галла Джек. Кто-то донёс белым, вызвали милицию, которая городские ворота охраняет. Денмарк пытался сбежать, но не смог. Мы в ловушке, Руфь. Мы попались.

Ей захотелось дать мужу пощёчину.

– Ты никогда не был на Гаити. А я была!

Она нашла чистый подгузник.

– Сейчас переоденемся, милая, и покушаем вкусного ямса.

– Глиняный чайник – это тебе не железный, Джеху, – добавила она, смягчившись. – Ты уже свободен. Зачем ты так?

– Я больше не мог притворяться, – ответил человек, которого она любила.

В воскресенье они не пошли в церковь. Руфь приготовила на завтрак овёс, но Джеху есть не стал, и она отложила его порцию на потом.

Он принялся точить стамески и рубанки. Мартина, горячая, потная, напуганная, не слезала с рук Руфи. Когда она наконец заснула, Руфь отправилась в город. На улицах, кроме неё, чернокожих не было. Солдаты милиционной армии с подозрением оглядывали её, но она быстро проходила мимо, не поднимая глаз, и её не останавливали. Свернув на знакомую аллею, ведущую во двор Раванелей, Руфь вздохнула свободнее. Она постучалась в заднюю дверь.

Может, не слышат. Она постучала громче.

Прошла целая вечность, прежде чем послышались шаги, хруст гравия и щелчок курка.

– Кто там?

– Это Руфь, полковник Джек. Мне нужно поговорить с вами.

Дверь приоткрылась на узкую щёлочку, через которую полковник Джек воспалённым глазом оглядел Руфь. Убедившись, что она одна, он открыл дверь и спустил курок.

– Руфь?

– Мне нужно поговорить.

– Правда? О чём мы можем поговорить?

– Думаю, вы знаете.

– Нет, не «думаю», что так. Мне сказали, что слуги замышляют мятеж. А я уверен, что они замыслили убить нас в собственных постелях. Ты, наверно, слышала что-нибудь об этом?