Она оцепенело кивнула и опустила голову под его укоряющим взглядом. Но он лишь вздохнул и, покачав головой, повёл её в дом.

– Чёртовы идиоты. И о чём они только думают, боже праведный?

В гардеробной было полно охотничьих курток и сапог для верховой езды, пахло кожей. Полковник Джек хлебнул из фляги и обдал Руфь винными парами.

– Тайна перестаёт быть тайной, если о ней знает больше одного человека, – назидательно, как ребёнку, изрёк он.

– Что будет…

– А, их повесят. Можешь не сомневаться. Нельзя же ходить и убивать всех господ подряд. Фрэнсис с Пенни вообще не рискуют выходить, а я никуда не высовываюсь без оружия. Отец нашей кухарки, Джарод, был моим слугой во время войны, но я запер её саму в комнате, и мы обедаем всухомятку. Кому мы можем доверять, Руфь? Кому? И почему ты здесь? Цветным опасно бродить по городу…

Полковник ахнул, внезапно догадавшись:

– Боже мой. Только не Джеху…

– Полковник Джек…

Он поднял руку, останавливая её:

– Нет-нет, не говори ничего, что не хотела бы сообщить в суде.

– Но, полковник…

– Руфь, ты очень хорошая няня. Фрэнсис расхваливает тебя на все лады. Да, я знаю, знаю… Не ставь меня в такое положение… Я не могу…

– Господин Джек, что мне делать?

Полковник сделал ещё глоток и, вытерев горлышко фляги, протянул её Руфи.

– Лучшее лекарство.

Руфь сморгнула:

– Я дала зарок не пить, господин. Я трезвенница.

– Ячмень способен на большее, чем мог предположить Мильтон со своим познанием Бога… Руфь, прости, если… Нет! Не говори ничего. Я ничего не могу сделать и не хочу знать!

Он криво улыбнулся:

– Раз уж ты здесь, может?.. Пенни так напугана…

Как только Руфь вошла в душную общую комнату, маленькая Пенни подбежала к ней и прильнула к ногам. Ставни были закрыты на засов, занавески задёрнуты, из горшка, который давно пора было вынести, распространялась вонь. Одежда, грязная и чистая, ворохом свисала с каждого стула, а на столе лежали мушкет и портупея полковника Джека.

– Мой Джеху…

– Больше ни слова, – рявкнул полковник Джек.

– Я…

– Ты, Руфь? Ты, безусловно, к этому непричастна! – выдохнула Фрэнсис.

– Нет, миссас, я не… Я ничего не знаю. Он мне ничего не рассказывал! – разрыдалась она.

Её палец непроизвольно крутил прядь волос Пенни.

– Разве они не христиане? – спросила миссис Фрэнсис. – А я-то уверяла Джека, что они христиане… В эти жаркие месяцы из города столько белых уехало. Семейство Би – в Саузен-Пайнс, мои кузины – в Тейбл-Рок в Северной Каролине, друзья поразъезжались. Как считаешь, эти злоумышленники рассчитывали на их отъезд? Умно! Кто бы мог подумать, что неграмотные чернокожие составят такой заговор? Или у них возникнет такое желание? Неужели всё зародилось в христианской церкви? Я так полагаю, что они старались быть добрыми: если бы они восстали, когда большая часть белых разъехалась из Чарлстона, убивать пришлось бы меньше.

– Миссас…

– Ролла, слуга губернатора Беннета… Ты знаешь Роллу?

– Нет. То есть я видала его в церкви, но мы не говорили.

– Он служит у губернатора Беннета. Если бы всё зависело от Джека, наша жизнь состояла бы только из скачек и Жокейского клуба, но мне иногда так хочется куда-нибудь выбраться, и Джек уступает мне. Ролла прислуживал мне на обедах у губернатора. «Возьмите ещё ветчины, миссас Раванель, вы же её обожаете». Губернатор Беннет любил Роллу. Он считал его частью своей семьи! Когда Роллу арестовали, он сознался в своём участии. Должно быть… – миссис Раванель нахмурилась. – Должно быть, и Ролла любил губернатора, так как он говорил, что никогда бы не смог убить губернатора собственными руками. Он бы попросил это сделать кого-нибудь из бунтовщиков.

Все оцепенели от этой мысли. Подумать только.

– Я никогда… – прошептала Руфь.

Фрэнсис вытерла своим носовым платком щёки Руфи.

– Я жду второго ребёнка. Я не говорила тебе, потому… потому что… Ты не догадывалась?

– Нет, миссас.

– Я уже потеряла двоих. А мне бы так хотелось, чтобы у Пенни появился братик или сестричка. Вот только кому предназначено убить нас с Пенни?

Рука у Руфи бессильно упала вдоль тела, а Пенни, сунув палец в рот, заплакала.

2 июля были повешены Питер Пойас,

Нед Беннет, Ролла Беннет, Бетто Беннет, Денмарк Веси и Джесс Блэквуд.

Дни проходили за днями. Они изнурительно тянулись. Руфь продала обручальное кольцо, чтобы купить еды. Мартина не ныла и не капризничала. Из дому старались не выходить. Переговаривались шёпотом.

– Некоторые и за всю жизнь не поймут, зачем живут. А я счастливец, потому что знаю, – сказал Джеху Руфи.

Она вышла в другую комнату, чтобы он не видел её слёз.

Не заговаривая о надежде, поскольку она была слишком слаба, они всё-таки надеялись на чудо.

Отряды милиции патрулировали улицы, церковь на Кау-Элли закрыли, но на плантациях у реки возобновились работы. Шлюзы открыли, и потоки воды затопили рисовые поля. Рынок вновь открылся. За ним тщательно наблюдали Чарлстонские рейнджеры, и цветные могли покупать и продавать товар, но не бродить без дела.

За Джеху пришли во вторник. Выбив дверь, они прошли через голубой проём, словно он не имел никакой силы. Семь белых мужчин, вооружённых саблями и пистолетами, словно они боялись одного безоружного негра.

– Джеху Глен? – спросил их предводитель.

– Джеху Глен, лестничных дел мастер.

– Какого чёрта сообщать нам об этом?

Джеху гордо вскинул голову, и на какой-то момент он снова стал прежним, её Джеху.

– Потому что так и есть.

Когда его увели, Мартина так беспомощно всхлипнула, что у Руфи чуть сердце не разорвалось от жалости.

– Ты должна улыбаться, – сказала она. – Мир относится к тебе лучше, когда улыбаешься. Нужно скрывать настоящие чувства. Тебя убьют, если ты не будешь улыбаться.

Ночью, когда луна стояла высоко в небе, Руфь, оставив Мартину спать, помчалась через весь Чарлстон к дому Батлеров. Лошади в конюшне фыркали и били копытами. Руфь, скользнув по двору, открыла скрипучую дверь, за которой виднелась узкая лестница, ведущая наверх.

В комнатке, залитой лунным светом, на соломенных тюфяках спали вповалку мужчины.

– Геркулес? – шёпотом позвала Руфь.

Ближайший к ней человек сел, его обнажённая грудь поблёскивала в темноте.

– Вот чёрт, – проворчал он. – Теперь сюда и женщины ходят!