Дело было вот как: в 12¼ ч. раздался звонок, и когда открыли дверь, к ней явились: жандармский генерал Попов, два офицера жандарма, 4 городовых и 4 понятых. М. Э. Дерфельден, слава Богу, не растерялась (хотя ноги уже дрожали) и спросила: „Что вам угодно?“ Генерал Попов ей представился и сказал, что им приказано сделать у нее обыск и арестовать ее домашним арестом по приказанию начальника военного округа генерала Хабалова и министра внутренних дел Протопопова. С места сняли трубку и начали обыск»[267].

Понятыми были избраны лакей Дерфельдена, и ее горничная. У подозреваемой была изъята интимная переписка с Дмитрием Павловичем. Осмотру подверглись и вещи личного пользования. В шкафах и комодах полицейские искали дополнительные улики. Возможно, одежду, имевшуюся на подозреваемой в момент ее предполагаемого присутствия на убийстве. Обыск длился полтора часа. Перед дверями были выставлены два секретных сотрудника полиции и еще два в швейцарской. Записывались в специальный блокнот все, кто звонил, однако хозяйка к аппарату не допускалась.

Перед окончанием обыска генерал Попов предложил Дерфельден подписать два документа. Первый уведомлял хозяйку о том, что с этого момента она находится под домашним арестом и ей запрещены любые телефонные разговоры. Вторая бумага – акт о производстве в ее доме обыска, состоявшегося в присутствии понятых и завершившегося изъятием ее личной переписки.

Когда Попов и часть его людей покинули апартаменты, баронесса попросила лакея передать записку в аптеку, якобы для лекарств. Полицейские, бывшие в доме, посоветовавшись, все же пустили слугу на улицу, а тот в свою очередь передал послание Дерфельден графу Заркенау, который на следующее утро просил всех, кто может, навестить баронессу.

На следующий день к домашней заключенной хлынули посетители. Одной из первых ее навестила великая княгиня Мария Михайловна-младшая, затем в доме перебывали члены Государственной думы и Госсовета. Все гости фиксировались приставленной к Дерфельден охраной. Но уже в 11 вечера Дерфельден по телефону было сообщено, что она свободна.

Это освобождение было в большей степени связано с усилиями ее брата. Днем он съездил в Царское Село, в домик к Вырубовой. Фрейлина сообщила по телефону о его визите царице, и та приехала к ней для беседы с визитером. Брат Дерфельден спросил о причине ареста сестры, в ответ услышал вопрос императрицы: «А разве она не участвовала в этом деле?» Затем Александра Федоровна позвонила министру внутренних дел и просила его принять брата арестованной.

В девять вечера эта встреча состоялась. Брат уверял министра, что его сестра не участвовала в убийстве. Затем Протопопов телефонировал генералу Попову и велел снять домашний арест. Но в половину 12 ночи министр все же позвонил Дерфельден и просил ее быть завтра, 26 декабря, в полдень, в его кабинете для конфиденциальной беседы.

Диалог, состоявшийся там, весьма любопытен.

«Она ему с места: „По какому праву вы меня арестовали?"

Он: „Голубушка, не сердитесь, кто не ошибается? Ну, вот и мы ошиблись! А вы не участвовали в этом деле?"

Она: „К сожалению, не участвовала, и глубоко об этом сожалею. Я только не понимаю, отчего из убийства этого мужика делают такое grand cas[268]. Ведь если бы я убила моего старшего дворника, на это бы никто не обратил даже внимания“.

Он: „Вы молоды, волнуетесь; говорите осторожнее. Вы можете себя погубить“.

Она: „Я ничего не боюсь, у меня совесть чиста!"

Он: „Я знаю, что вы храбрая, мне рассказывал генерал Попов, как Вы прекрасно себя вели, когда у Вас делали обыск“.

Она: „Мне бояться нечего. Я должна вам передать от великого князя Павла Александровича, что он глубоко огорчен, что волею судеб он сейчас неминуемо должен остаться и жить в стране, где такой произвол“.

Он: „Я уже Вам сказал, моя родная, чтобы Вы были осторожнее. А скажите мне, пожалуйста, что общего между Вами и великим князем Павлом Александровичем"[269]?

Она: „Я удивляюсь, что вы не знаете“.

Он: „Как мне знать? Ведь я совсем не из Вашего общества; я никого не знаю“.

Она: „Удивляюсь! Надеюсь, что со мной такие шутки больше не повторятся!"

Он: „Будьте спокойны, пока арестов не будет. Позвольте мне называть Вас барышней, Вы так молоды!"

Она: „Прошу относиться ко мне с уважением; я замужем и у меня 8-летний сын“.

С этими словами ушла»[270].

Баронесса вела себя нагло. Министр же, отменив домашний арест, все же не отменил наружного наблюдения за подозреваемой. Ее спасло только заступничество родственника и мягкость императрицы. А ведь это был бы действительно скандал, если бы вдруг обнаружилось, что жена барона Дерфельдена, мать 8-летнего сына, оказалась ночью в одной компании с Распутиным, со своим сводным братом-любовником Дмитрием Павловичем, Верой Коралли и Юсуповым. Подозрение на участие 4 взаимных любовников в убийстве Распутина заставляло предположить, что ночная акция, помимо покушения, могла иметь и характер кровавой эротической оргии. Именно этого и боялся Феликс Юсупов, когда в последующих воспоминаниях исключил из числа соучастников женщин.

Однако прокурор Ставровский, сотрудник не МВД, а Министерства юстиции, все же устроил допрос «Дерфельден, которая удостоверила, что об убийстве Распутина ей известно только из газет. По словам Дерфельден, она познакомилась с Распутиным лет 5 тому назад у своей тетки Головиной, но последние 2 года с ним не встречалась. С молодым князем Юсуповым она также была знакома, однако в доме у него никогда не бывала. Участники вечеринки, бывшей у князя Юсупова 16-го минувшего декабря, ей неизвестны. Накануне Рождества у нее в квартире действительно был произведен обыск. Чем был вызван последний, Дерфельден, по ее заявлению, не знает, но в связи с делом об убийстве Распутина его не ставит»[271].

Почему все же в расследовании возникла фигура Дерфельден?

Об этом рассказал министр внутренних дел Протопопов, давая впоследствии показания Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства: «Приказ об этом я получил от б. Царицы; передала мне это по телефону Вырубова; основанием для обыска являлось заявление о том, что на ее, Дерфельден, квартире происходили совещания по поводу убийства Распутина…»[272]

Сегодня мы можем предположить дату, когда произошла сходка заговорщиков и окончательно был принят план убийства в ночь с 16 на 17 декабря. И ориентиром в этом нам станут показания дочерей Распутина, данные полиции и прокурору, а также дневниковая запись архитектора Белобородова, занимавшегося оформлением так называемой гарсоньерки (то бишь мальчишницы) для Феликса Юсупова.