Другим именитым предком этого рода был хан Юсуф (1480–1555), при котором Ногайская орда, располагавшаяся в степях на южных рубежах России, достигла высшего расцвета. После вероломного убийства Юсуфа, совершенного его младшим братом Измаилом-мурзой, два сына покойного были отосланы в Москву, где правил тогда молодой Иван Грозный. С этих пор имя вельмож Юсуповых стало навечно связано уже с русской историей. Люди весьма состоятельные, они могли позволить себе иметь дворцы и поместья в Санкт-Петербурге и Москве и даже соревноваться в роскоши с монархами.

2.

Когда был обнаружен труп Распутина, МВД пригласило для допроса одного из главных подозреваемых в убийстве – князя Феликса Юсупова. Он был человеком, знавшим почти все обстоятельства и последовательность событий той ночи. Позднее князь написал несколько воспоминаний об этом, охотно давал прессе интервью, но тем не менее всегда пытался скрыть важные обстоятельства.

То, что он сообщил дознавателям МВД, мало чем отличалось от текста его письма, направленного 17 декабря императрице в Царское Село.

«Протокол

1916 года, декабря «18» дня, в г. Петрограде, я, Отдельного корпуса жандармов генерал-майор Попов на основании 23 ст. Правил о местностях, состоящих объявленными на военном положении, допрашивал нижепоименованного, который объяснил: „Зовут меня – Феликс Феликсович Юсупов-граф-Сумароков-Эльстон.

От роду имею 29, вероисповедания православного.

Проживаю – в Дворце Великой княжны Ксении Александровны в г. Петроград.

На предложенные мне вопросы отвечаю: с Григорием Ефимовичем Распутиным я познакомился около пяти лет тому назад в доме Марии Евгеньевны Головиной. В последние годы встречался с ним два раза в доме Головиных. В настоящем 1916 году встретил его в ноябре месяце тоже в доме Головиных, причем он произвел на меня гораздо лучше впечатление, чем в предыдущие годы. Так как я чувствую боль в груди и медицинское лечение не приносит мне осязательной пользы, я говорил по данному поводу с Марией Головиной, и она мне посоветовала съездить на квартиру к Распутину и с ним поговорить, так как он многих излечил и сможет быть мне полезным. В конце ноября я отправился к Распутину вместе с Головиной, Распутин делал надо мной пассы, после которых мне показалось, что будто бы наступило некоторое облегчение в моей болезни. Во время моих последних посещений Распутина последний, между прочим, сказал мне: „мы тебя совсем поправим, только нужно еще съездить к цыганам, там ты увидишь хороших женщин и болезнь совсем пройдет“. Эти фразы Распутина произвели на меня неприятное впечатление. Около 10 декабря Распутин позвонил мне по телефону и предложил поехать к цыганам, но я отказался под предлогом того, что у меня на другой день должны быть экзамены. Во время свиданий Распутин заводил разговоры о моей супруге, где и как мы живем, и высказывал желание познакомиться с моей супругой, на что я сказал уклончиво, что, когда возвратится жена из Крыма, можно будет увидеться, но сам не хотел Распутина водить в свой дом.

Я отделывал спешно помещение в моем доме на Мойке № 94, и Великий Князь Дмитрий Павлович предлагал мне устроить у себя вечеринку по поводу новоселья. Решено было пригласить на вечеринку Владимира Митрофановича Пуришкевича, несколько офицеров и дам из общества. По вполне понятным причинам я не хочу называть фамилии дам, бывших на вечеринке. Не хочу называть и фамилии офицеров, присутствовавших на вечеринке, так как это может возбудить какие-либо толки и повредить этим офицерам, буквально ни в чем не виноватым, по службе. Вечеринка была назначена на 16 декабря. Чтобы не стеснять дам, я приказал прислуге все приготовить для чая и ужина, а потом не входить. Большинство гостей должны были приехать не с парадного подъезда дома № 94 по Мойке, а с бокового хода от дома № 92, ключ от какового входа я имел лично. В столовой и кабинете приготовлено было для гостей все в исправности. Около 11½ часов вечера приехал Великий Князь Дмитрий Павлович с парадного подъезда, а потом съехались все и остальные гости. Все дамы приехали, безусловно, с бокового подъезда от дома № 92, а как приезжали мужчины, не помню. Собравшиеся пили чай, играли на рояле, танцевали и ужинали. Около 12½—1 часа ночи приблизительно я поднялся в свой кабинет в этом же помещении и тут раздался звонок. Оказалось, что по телефону говорил Распутин и приглашал меня приехать к цыганам, на что я ответил, что не могу, так как у меня гости. Распутин советовал бросить гостей и ехать, но я отказался. На вопрос мой Распутину, „откуда он говорит“, он не хотел мне сказать. Вопрос этот я задал Распутину, потому что при разговоре по телефону слышны были голоса, шум и даже визжание женских голосов, отчего я вывел заключение, что Распутин говорит не из дому, а из какого-нибудь ресторана от цыган. После этого разговора я спустился в столовую к гостям сказал им: „Господа, сейчас со мной говорил Распутин и приглашал ехать к цыганам“, на что последовали со стороны гостей шутки и остроты, предложение поехать, но все остались и продолжали ужинать. Около 2½-3 часов ночи две дамы пожелали ехать домой и вышли боковым ходом, с ними уехал Великий Князь Дмитрий Павлович. Когда они вышли, я услышал выстрел во дворе, почему позвонил и приказал какому-то из служителей посмотреть. Возвратившийся служитель доложил, что все уехали и на дворе ничего нет. Тогда я сам вышел во двор и во дворе увидел лежащую у решетки убитую собаку.

…я приказал позвать с улицы городового, которому сказал, что, если будут спрашивать о выстрелах – скажи, что убил собаку мой приятель. Бывший в это время в кабинете Пуришкевич стал что-то говорить городовому, что он говорил, я полностью не слышал…»[257]

Полицейских в этом рассказе должно было, безусловно, интересовать время. Оказывается, в «12½-1 часа ночи» Юсупову звонил Распутин. Другое любопытное время, упоминаемое Юсуповым, это «около 2½-3 часов ночи», когда две дамы пожелали ехать домой и вышли боковым ходом, с ними уезжал якобы и великий князь Дмитрий Павлович. На время их выхода приходится выстрел, который услышал Юсупов.

Эти сведения любопытно сопоставить с показаниями двух полицейских.

Ефимов: «В 2 ч. 30 м. ночи я услыхал выстрел, а через 3–5 секунд последовало еще 3 выстрела, быстро, один за другим, звук выстрелов раздался с Мойки, приблизительно со стороны дома № 92. После первого выстрела раздался негромкий, как бы женский, крик; шума не было слышно никакого».

Власюк: «Около 4 часов ночи я услыхал 3–4 быстро последовавших друг за другом выстрела. Я оглянулся кругом – все было тихо. Мне послышалось, что выстрелы раздались со стороны правее немецкой кирхи, что по Мойке…»[258]

Несмотря на то что показания Власюка расходятся с остальными, можно сказать, что действительно роковые выстрелы раздались в 2:30 ночи или на несколько минут раньше.

Однако этот уверенный рассказ Феликса Юсупова полицейскому чиновнику все же отличается от того, что он поведал прокурору. Вот что вспоминал Завадский: «Если не ошибаюсь, прокурор суда тогда же сообщил, что какая-то собака действительно убита: окоченелый собачий труп был извлечен из-под снега в саду дворца, чтобы свидетельствовать о правде слов князя Юсупова. Но к ночи выяснилось, что собака была совершенно напрасно принесена в жертву сокрытия следов преступления. В. Н. Середа известил меня приблизительно в полночь, что взятая им кровь по исследовании оказалась человеческою»[259].