— Я только сомневаюсь, чтобы у них был выбор. Как и у всех нас.

Вокс-динамик Моганы Манкаты Ви издал странный электронный звук. Возможно, он заменял вздох. Вряд ли техножрецы учитывали в системах распознавания такое чисто человеческое и бессмысленное действие, как долгий выдох. Для большинства из них оно не несло в себе никакой информации. Эша с тоской подумала, насколько далеки жрецы ее религии от человечества.

— Иногда и я так думала, — сказала Могана Манката Ви. — Ho я ошибалась. Все достижения и несчастья в моей жизни проистекают из одного мгновенно принятого решения. Тебе известна история о том, как я стала гроссмейстером?

— Конечно, — Эша неловко помялась, — Великая Мать, я не раз слышала этот рассказ от тебя самой.

Великая Мать помолчала.

— Я становлюсь забывчивой. Последствия возраста, — произнесла она. — Я могла бы тогда просто оставить приз. Но забрала его. Если бы не это, все пошло бы иначе. И Легио Солария был бы совсем другим. Его не назвали бы Имперскими Охотниками, если бы машинами не управляли знатоки охоты. Если бы на Тигрисе гены и традиции были получены не от охотниц, а от рыцарей, возможно, Легио стал бы не лучше Ловчих Смерти. Но этого не случилось, и нам не дано знать, как повернулась бы судьба.

— Да, это так, — согласилась Эша.

— Ты веришь в предопределенность? — спросила Великая Мать.

Эша переступила с ноги на ногу, потом сцепила руки сзади и выпрямила спину.

— Тебе не хочется отвечать, — отметила Могана Манката Ви. — Бо́льшая часть апокрифов к Шестнадцати Универсальным Законам посвящены разгадке этого ребуса.

— Закон восьмой — Омниссия знает все, постигает все.

— Верно. Если он все знает и постигает, тогда по определению план Бога-Машины известен и понятен. И если Машина-Косма придерживается предсказуемых принципов, значит, и принципы эти должны быть известны и понятны. Согласно данной философии Вселенная есть код, расшифровать который сможет тот, кто достиг высшего уровня понимания.

Эша молчала. Любое высказанное мнение означало присоединение к одной из главных фракций внутри Механикума.

— Я не верю, что можно познать все, — продолжила Могана Манката Ви. — Бог-Машина дал человечеству способность постигать тайны своих творений. Но какой смысл делать это, если нет выбора и мы, словно стальные шарики, катимся по тропам генератора случайных решений? Я пришла к выводу, что мои действия не были определены судьбой. В тот знаменательный день я могла проскакать в стороне от состязаний. Да просто могла отказаться от верховой прогулки и вместе с сестрами и матерью наблюдать за рыцарями на финише. Однако я была охотницей и потому умчалась от них. Повинуясь внутреннему порыву, я пренебрегла ограничениями нашего общества и в знаменательный момент, когда мой брат выронил трофей, приняла решение поднять его. Я не чувствовала никакого руководства, дочь. Не было давления космической силы, заставившей меня это сделать. Я сама приняла решение, как любая охотница решает, посылать стрелу в преследуемую дичь или нет. Точно так же, как ты решаешь, когда именно дать волю солнечной ярости твоего плазменного разрушителя. Это был мой выбор, Эша.

Могана снова приблизилась к стеклу резервуара.

— Во всей Галактике в любой миг каждого дня все мужчины и женщины делают выбор. Это моменты сознательного решения. Именно они движут вперед историю. Тропу во времени прокладывает воля человека, а не замыслы богов или судьбы. Я сама себе хозяйка. Именно по этой причине из всех рас только мы заслужили милость Омниссии и сотворены по его священному образу. Ничто не определяет мои действия. Его именем я командую богами. Не они командуют мной. Ты понимаешь?

— Как скажешь, Великая Мать, — почтительно склонив голову, ответила Эша. — Я все поняла с самого начала.

Могана Манката Ви отодвинулась назад, в сумрак.

— Ты всегда была одной из умнейших. Я горжусь тобой. Тебе известно, что управлять титанами нам помогает воля. А ты наделена ею в избытке. Это редкий дар, и потому я сделала очередной выбор.

Эша подняла взгляд.

— Пришло время назвать имя моего преемника в должности гроссмейстера Легио Солария. Я решила, что эту мантию будешь носить ты. Таково мое официальное заявление. С этого момента и впредь я назначаю тебя наследницей.

На этот раз Эша растерялась и утратила сдержанность.

— Почему я? Я не лучший воин и не лучший командир. Есть более достойные охотницы.

— Я не согласна с тобой. Ты лидер Второй манипулы, и ты последняя из моих истинных дочерей.

— Преемственность — это мощный символ,— согласилась Эша, — но не основание объявлять меня твоей наследницей.

— Дочь, в этом Легио есть принцепсы лучше, чем ты, и есть более способные лидеры. Но в тебе сочетаются оба этих качества, и в наилучших пропорциях. Ты справишься, потому что таков мой приказ. Вскоре я объявлю о своем решении. Но я считала, что будет лучше, если ты узнаешь раньше остальных.

— Ты думаешь, что падешь в битве? — спросила Эша. — Неужели ситуация настолько ужасна, что даже ты опасаешься за судьбу легиона?

Великая Мать громко рассмеялась. Сила ее эмоций вызвала перегрузку устройства, позволяющего ей говорить, и смех превратился в отрывистую синтезированную трель.

— Я не боюсь за свои машины и своих дочерей! Мы Легио Солария! Противнику никогда не удавалось нас одолеть. И мы никогда не поворачивались спиной к битве. Наша кровь и наша воля навеки сохранят наш легион.

— Тогда почему сейчас? — спросила Эша. — Почему ты объявляешь меня преемником?

— Я призвала сюда тебя и Абхани Люс потому, что хотела увидеть вас вместе. Возможно, это последний раз, когда бабушка, мать и дочь собираются в одном месте. Эгоистичное желание, но я ведь все еще человек. Я последняя из матерей-основательниц. К добру или к худу, но для нашего легиона наступает другая эпоха. Я не боюсь за Легио, Эша, потому что он будет в наших руках. Твоих руках.

— Так что же происходит?

— Ты знаешь, что происходит. Скажи мне.

— Я не могу, — ответила Эша.

Но она все узнала, как только увидела свечи в десантном корабле и свитки с незавершенными уравнениями. Она опустила голову. Произнести это вслух означало придать происходящему реальность. — Тогда скажу я, — решительно продолжала Могана Манката Ви. — Я умираю дочь моя, и осталось мне совсем немного.

От яркого света голова у Харртека болела еще сильнее. В его комнате не было возможности уменьшить мощность люмен-ламп, и они злобно светили прямо в лицо. Однажды ночью, сильно напившись, он методично выломал их все, кроме одного, а последний прикрыл красной тряпкой. В результате получился кровавый сумрак, совсем как боевое освещение целлы «Нунцио Долорес». Это его одновременно успокаивало и раздражало. Тело кололо тысячами иголок. Голова гудела. Его душа рвалась к объединению с машиной.