По крайней мере еще есть время.

— Спасибо, мисс Редмейн. Могу я рассчитывать на вашу скромность в этом вопросе?

Та склонила голову.

— Можете быть уверены, миссис Истербрук.

Кристиан помнил времена, когда Британский музей естественной истории закрывался в четыре часа дня. Хорошо бы так и оставалось. Ибо, когда он обнаружил, что стоит перед его терракотовым фасадом, на карманных часах было уже пять минут шестого. Будь музей закрыт, Кристиан пришел бы в себя и ретировался со скоростью антилопы, почуявшей льва. Но музей был открыт для посетителей, и ноги герцога двигались, словно по собственной воле, направляясь в восточное крыло.

Несколько раз он чуть не повернул назад. А однажды даже остановился, как вкопанный, к неудовольствию тщедушного субъекта профессорского типа, которому он преградил путь. Но Кристиан не мог противиться чудовищной силе, которая толкала его вперед, мимо скелета голубого кашалота, мимо экспозиции вымерших млекопитающих, в отдел ископаемых ящеров.

Не в состоянии объяснить почему, он направился прямиком к сетиозавру, перед которым они с миссис Истербрук обменялись несколькими словами — легкомысленными с ее стороны и неприязненными с его.

Когда он не смотрел на ее лицо, он смотрел на ее пальцы, игравшие с завязками сумочки, которую она поставила на край стеклянной витрины. Сумочка была из бледно-серой парчи, вышитая голубями с оливковыми ветвями в клювах.

И там, где она стояла, была табличка.

«Окаменевшие останки сетиозавра, дар мисс Фицхью из Хэмптон-Хауса, Оксфордшир, раскопавшей скелет в Лайм-Реджисе, Девон, в 1883 году».

— Отлично, — сказал Фиц, пробежав глазами письмо. — Венеция возвращается в город.

Милли намазала масло на тост.

— Значит, тебе не придется ехать.

Большую часть недели Венеция оставалась в деревне, поправляясь после затяжной болезни, которую она подхватила во время плавания. Фиц, сопровождавший ее в Оксфордшир, начал беспокоиться из-за ее затянувшегося отсутствия и желания затвориться от остального мира. Садясь за стол, он сообщил Милли, что собирается на вокзал, как только позавтракает.

Она украдкой взглянула на стопку писем у его локтя. Фиц просмотрел пачку, остановившись на письме Венеции, и прочитал его первым. Теперь он вскрыл другое письмо.

— От кого это? — поинтересовалась Милли, намазав еще масла на тост.

— От Лео Марсденса.

Марсденс был сокурсником Фица в Итоне. После развода с женой он покинул Англию.

— Он все еще в Берлине?

— Нет, с прошлой осени он в Америке, но пишет, что, возможно, отправится в Индию.

Само упоминание об Индии заставило грудь Милли сжаться.

— Это масло на тосте или тост на масле? — улыбнулся Фиц. — Может, тебе просто есть масло?

Значит, он заметил. Она откусила кусочек тоста и не почувствовала вкуса.

Фиц дочитал письмо Марсденса, отложил его в сторону, чтобы ответить, и просмотрел оставшуюся стопку. Как Милли и ожидала, он замер.

Затем медленно перевернул конверт, чтобы прочитать имя отправителя, написанное решительной рукой: «Миссис Джон Энглвуд, отель „Нотбрук“, Дели». Милли старалась не смотреть на мужа, слепо потянувшись к собственной стопке писем.

Уголком глаза она видела, что в руках у него только один листок. Другая сторона, повернутая к ней, была заполнена лишь на половину. Не слишком длинное послание. Но то, что миссис Энглвуд вообще написала, учитывая, что она не пыталась связаться с Фицем со дня его свадьбы, было само по себе исключительным событием.

— Физерстоуны пригласили нас на обед, — сказала Милли, испытывая потребность что-то сказать, чтобы поддержать видимость нормальности. — Миссис Брайтли назначила дату своей свадьбы с лордом Джеффри Нилсом и хотела бы, чтобы мы присутствовали. О, леди Ламберт отменяет свой прием в саду. Ее отец скончался, и она уезжает на похороны.

Как скучно все это звучит. Как ужасающе скучно и бессмысленно. Но что она может сделать? Таковы вещи, которые они с Фицем говорят друг другу.

Он даже не слышал ее, перевернув листок и углубившись в чтение. А когда добрался до конца, снова перевернул листок и начал читать сначала.

Милли больше не притворялась, что ей неинтересно. Фиц читал с яростной сосредоточенностью, словно в первый раз проделал это слишком быстро и теперь должен вникнуть в каждое слово.

И когда он закончил читать письмо во второй раз, то не отложил его в стопку писем, нуждающихся в ответе, а убрал — вместе с конвертом — во внутренний карман своего пиджака.

Милли снова отвела глаза, перебирая приглашения и объявления, которые ничего не значили.

— Миссис Энглвуд возвращается в Англию, — на удивление спокойно сказал Фиц.

Милли посмотрела на него. Не обратить внимания на новость было бы неестественно.

— Значит, капитан Энглвуд вышел в отставку?

Фиц потянулся за чашкой кофе.

— Капитана Энглвуда больше нет.

— О, — сказала Милли. Значит, миссис Энглвуд овдовела. Эта мысль прозвучала в ее голове набатом. — Как он умер? Он ведь твой ровесник, кажется?

— Тропическая лихорадка. Он на пять лет старше меня.

— Понятно. Когда он скончался?

— В марте прошлого года.

Милли растерянно моргнула. Миссис Энглвуд — не просто вдова, а вдова с истекшим сроком траура, готовая к выходу в свет.

— Тринадцать месяцев назад. Почему мы не услышали об этом раньше?

— По ее словам, у матери капитана Энглвуда было слабое здоровье. И, поскольку считалось, что она долго не протянет, было решено, когда он внезапно умер, держать новости в секрете. Смерть первенца омрачила бы ее последние дни. Но она продержалась дольше, чем кто-либо мог предположить.

Милли ощутила острый приступ сочувствия к матери капитана Энглвуда, которая, вне всякого сомнения, надеялась еще раз увидеть своего сына.

— Им следовало сказать ей правду. Иначе она ушла бы из жизни, думая, что он не нашел времени, чтобы повидаться с ней.

— Они сказали, — тихо отозвался Фиц. — И спустя десять дней она скончалась.

Глаза Милли обожгло слезами. Она вспомнила свою мать на смертном одре. Фиц тогда сдвинул горы, чтобы жена вернулась в Англию вовремя, и за это она будет вечно ему благодарна.

Она глубоко вздохнула.

— Когда миссис Энглвуд ожидается назад?

— В июне.

За месяц до конца их восьмигодичного соглашения.

— Что ж, вовремя, чтобы немного развлечься в Лондоне. Уверена, ей не терпится вернуться.