— Во всяком случае, таким образом, мы сможем проводить вместе много больше времени…

— Однако все равно придется не забывать об обязанностях.

— Это уж что как называть, — прошептала она, смутив этим Катона, и рассмеялась.

Семпроний оглянулся.

— О чем это ты, моя девочка?

— Так, ни о чем. Личная шутка.

— Понимаю, — Семпроний перевел взгляд на Катона. — Последи за тем, чтобы она работала, и работала усердно.

— Да, господин.

После продолжительного молчания сенатор снова повернулся к Макрону.

— А как идет подготовка людей?

Приняв командование над остающимися в Гортине войсками, Макрон начал суровую подготовку ауксилариев. Поначалу Семпроний не испытывал уверенности в том, что подобная трата времени настолько необходима. Войска были нужны ему для поддержания порядка на улицах и в лагере беженцев, были нужны, чтобы помогать добровольцам из числа местных жителей и отрядам рабов разбирать мусор и ремонтировать дома, сточные канавы и небольшой акведук, по которому в город поступала вода. Однако Макрон слишком хорошо помнил свирепость, проявленную рабами, с которыми он сражался, обороняя направлявшийся в Маталу караван возов с продовольствием, и настаивал, что людей нужно как можно скорее приготовить к бою. Посему солдаты Десятой Македонской были разделены на две группы, попеременно занимавшиеся работами в городе и боевой подготовкой на располагавшемся за стенами Гортины плацу.

Помедлив немного, Макрон ответил:

— По правде сказать, парни Десятой занимаются охотно, и моральное состояние когорты меня удовлетворяет, что в наших обстоятельствах даже удивительно. Беда в том, что они слишком много времени провели на гарнизонной службе и размякли. Среди них едва ли найдется человек, способный с полной выкладкой пройти пятнадцать миль и в конце перехода построить укрепленный лагерь. Перестраиваются слишком медленно, в строю расхлябаны. Но мы растем. Еще месяц-другой, и никакая банда рабов им будет не страшна.

— Надеюсь на это. Судя по сообщениям, которые я получаю от Марцелла, рабы особой опасности не представляют. Он прочесал равнину и загнал их в горы. А теперь намеревается заморить их голодом или хотя бы достаточно ослабить, перед тем как самому пойти в горы, обнаружить их стан и раздавить всякое сопротивление.

Макрон одобрительно кивнул.

— Разумная последовательность действий. Удачи ему. Но мне все же кажется, что рабы вряд ли утратили боевой дух. Во время нашей вылазки за продовольствием они прямо-таки рвались в бой.

— Но, быть может, это ты со своими людьми заставил их приуныть. В конце концов, ты же сам писал в своем рапорте, что нанес им тяжелые потери.

— Что было, то было, — ровным тоном отозвался Макрон. Убийство плохо вооруженных и необученных военному делу рабов не доставляло ему удовольствия. Но вопрос стоял так: или он, или его, и времени на сожаление отведено не было.

— Итак, они загнаны в угол, — заключил Семпроний, — мы избавились также от Глабия и его клевретов и располагаем достаточным количеством продовольствия, чтобы пережить кризис. Как мне кажется, худшее уже позади. Император одобрит наши усилия, и как только провинция успокоится и из Рима прибудет новый правитель, мы сможем продолжить наше путешествие домой. — Он благосклонно улыбнулся Макрону и Катону. — На мой взгляд, у нас есть основания для удовлетворения, благородные римляне.

— Очередной тост? — Макрон поднял чашу.

— Действительно. — Семпроний рассмеялся. — За успех.

Чаши их соприкоснулись краями, и сенатор повернулся к Катону.

— Что такое? Где твоя чаша? Поднимай кубок, Катон.

Тот заставил себя улыбнуться.

— Раз ты просишь, господин. За наш успех.

Выпив, он поставил чашу на стол. Юлия стиснула руку Катона:

— Откуда такое уныние?

— Я еще не уверен в успехе, — пожал плечами Катон. — Должно быть, по привычке. Я просто никак не могу увериться, что здесь не возникнет новых проблем.

На лице Юлии проступило разочарование:

— А я-то думала, что имею дело с оптимистом, полным молодой радости.

— Действительно, я еще молод, — согласился Катон. — И все же я успел повидать больше в этом мире, чем многие из моих ровесников, да и тех, кто постарше. Что-то подсказывает мне, что история эта еще не закончилась. Помяните мои слова.

— Это тебе хреново копье, а не сраный костыль! — рявкнул Макрон в ухо ауксилария, пнув в тупой конец древка. Копье вылетело из рук усталого солдата, и, потеряв равновесие, он рухнул на землю, взметнув облако пыли.

— И что теперь? — Макрон согнулся над упавшим, уперев руки в бока и продолжая орать: — Заснул прямо на плацу?! Унылое дерьмо! За кого ты меня принимаешь, за свою дохлую мамашу, пришедшую разбудить тебя? — Пнув упавшего в ребра, он гаркнул: — На ноги, говорю!

Макрон распрямился и продолжил обход центурии, по его приказу дважды обежавшей вокруг города и только что вернувшейся на плац. Став свидетелями участи первого в строю, остальные торопливо становились навытяжку, тяжело дыша, прижимая к себе щиты и копья и глядя по уставу вперед. Макрон, в своей безрукавной кольчуге, при поножах и шлеме, позаимствованных из запасов Двенадцатой Испанской, находился в куда лучшей форме, чем ауксиларии, и без одышки зашагал вдоль первой шеренги, с презрительным выражением рассматривая македонцев. Единственным, кто смотрел на него с требуемой бодростью духа, был Аттикус, оказавшийся одним из лучших рекрутов среди всех, с которыми приходилось иметь дело Макрону: крепким и наделенным природным талантом в обращении с оружием. Макрон уже наметил грека к производству в оптионы.

— Я видел компанию старых швей, занимавшихся своим делом с большим военным пылом, чем вы! Жалкие люди. Владыки Тартара! Разве можно так пыхтеть после легкой пробежки? Поэтому после занятий с копьем мы повторяем это упражнение, и если кто упадет или не сумеет стать смирно, когда мы вернемся сюда, я так пну его под задницу, что собственные яйца у него изо рта вылетят. Слушайте сюда!

Дойдя до конца строя, Макрон повернулся на месте и ткнул пальцем в сторону десяти соломенных фигур, привязанных к вкопанным в землю жердям в тридцати шагах от строя.

— Вот ваши мишени, по одной на десяток. И тот, кто не сумеет попасть в неподвижную мишень на убранном плацу, будет мне на хрен не нужен на поле боя, посреди луж крови и трупов. Вы бросаете свои копья до тех пор, пока у каждого не наберется по пять точных попаданий. Мне безразлично, сколько времени уйдет у вас на это… Я человек терпеливый и не знаю большего удовольствия, чем до темноты торчать на плацу, пока вы бросаете копья. Стройся по десяткам!

Ауксиларии заторопились по местам. В большинстве десятков насчитывалось меньше восьми человек: некоторые погибли при землетрясении, были больные и раненые.