– У Луиса Касиро угнали новый «мерседес». Я тебе говорил? Он даже не успел вытащить пушку из кармана, как его выкинули из машины. И так зверски избили, что пришлось наложить четырнадцать швов. – Хорхе, покачав головой, обвел глазами скопление машин. – Фернандо де ла Руа[7] придется за многое ответить.

Через запотевшее стекло Алехандро увидел «матерей площади Мая»[8]; их косынки с вышитыми именами исчезнувших детей белели на фоне окружающей зелени. Миролюбивое поведение этих женщин было довольно обманчивым, если учесть украсившие парк за последние двадцать лет тысячи фотографий сыновей и дочерей, убийцы которых, и это знал буквально каждый, возможно, преспокойно шли себе мимо. Экономический спад не охладил пыл матерей исчезнувших детей, более того, жители Буэнос-Айреса получили новый центр притяжения, но теперь все они, герои вчерашних новостей, выглядели усталыми и никому не нужными.

Алехандро вспомнил о новорожденной девочке, которую принял почти три месяца назад – крещенной слезами и отданной приемным родителям, – и поспешно отогнал от себя тени прошлого.

– Папа?

– Только не вздумай сказать матери, сколько нам пришлось выпить вечером. У меня и так до сих пор болит голова. – У отца был довольный голос хорошо отдохнувшего человека.

Неподалеку от них colectivo[9], рыгающий дизельными выхлопными газами, снизил скорость до четырех-пяти миль в час, дав возможность одним пассажирам спрыгнуть на тротуар, а другим – запрыгнуть внутрь. Какой-то мужчина, не успевший сесть в автобус, заорал дурным голосом, погрозив водителю кулаком.

– Похоже, у нее сейчас происходят определенные изменения в организме, – задумчиво продолжил отец.

– Мне нужно с тобой поговорить.

– В этот период женщины часто становятся не в меру раздражительными. Твоя мать настолько помешалась на безопасности, что ее из дому поганой метлой не выгонишь. Хотя она, естественно, ни за что в этом не признается. Даже если ты у нее спросишь. Найдет тысячу отговорок, скажет, будто ждет дам из благотворительного общества или сегодня слишком жарко для прогулок, но она действительно больше не выходит из дому. – Отец по-прежнему пребывал в благодушном состоянии духа. – И это сводит меня с ума. – Успешная рыбалка сделала отца словоохотливым. – А поскольку она безвылазно сидит в четырех стенах, то зацикливается на разных вещах. Понимаешь, о чем я? И не только на экономической ситуации в стране. И не только на ситуации с безопасностью, которая, можешь мне поверить, хуже некуда. Кстати, ты в курсе, что в Северной зоне риск быть ограбленным больше, чем в трущобах? Эти ублюдки знают, где еще водятся деньги. Они не настолько глупы. – Хорхе тяжело вздохнул, его взгляд был по-прежнему прикован к дороге. – Нет, у нее просто бзик по поводу того, где я и что делаю. Почему вернулся с работы на десять минут позже? Разве я не знаю, как сильно она за меня волнуется? – Отец посмотрел в зеркало заднего вида, машинально проверяя, не опрокинулся ли ящик-холодильник с рыбой. – Похоже, она считает, будто у меня любовная интрижка. Интересуясь, почему я задержался, она тут же спрашивает об Агостине. Агостина! Больно ей нужен такой старый пень, как я! – Отец явно кокетничал, отнюдь не считая себя вышедшим в тираж.

Но Алехандро сейчас думал исключительно о том, как снять камень с души.

– Папа, я уезжаю за границу.

– Она вечно все преувеличивает. Согласен? А все потому, что у нее слишком много свободного времени. Вот она и мается дурью. Она всегда была такой.

– В Англию. Я уезжаю в Англию. Работать в больнице. – На сей раз Хорхе определенно его услышал. Повисла томительная пауза, которую не могла заполнить передаваемая по радио информация о дорожной ситуации. Алехандро поерзал на кожаном сиденье, затаив дыхание в преддверии неминуемой бури, но когда ожидание стало невыносимым, тихо продолжил: – Я этого не планировал…

Алехандро предполагал, как все примерно будет, и тем не менее оказался не готов к тяжести придавившей его вины, к объяснениям, к извинениям, которые буквально рвались наружу. Он уставился на свои ладони, сплошь в пузырях и красных рубцах от нейлоновой лески.

Отец дождался конца информационной сводки.

– Что ж… По-моему, правильное решение.

– Что?

– Ал, тебе здесь ничего не светит. Ничего. Гораздо лучше уехать и начать наслаждаться жизнью в другом месте. – Отец понурился и устало вздохнул.

– Значит, ты не против?

– Об этом вопрос вообще не стоит. Ты молодой человек, тебе надо посмотреть мир. Тебе нужны перспективы, знакомства с новыми людьми. Господь свидетель, в Аргентине сейчас ловить абсолютно нечего. – Он поспешно отвел взгляд, что не ускользнуло от внимания сына. – Тебе надо хоть немного пожить полной жизнью. – (Алехандро настолько растерялся, что все заготовленные слова разом выскочили из головы.) – А когда ты собираешься поговорить с матерью?

– Сегодня. На прошлой неделе я получил все нужные документы. И хочу уехать как можно раньше.

– Дело… только в экономической ситуации, да? У тебя ведь нет… других причин для отъезда?

Алехандро понимал, что в воздухе повисли оставшиеся без ответа молчаливые вопросы.

– Папа, государственная больница на грани нищеты. Поговаривают даже, будто у администрации нет денег, чтобы до конца года рассчитаться с персоналом.

На лице отца Алехандро прочел явное облегчение.

– Пожалуй, я не поеду на работу. Тебе необходимо поговорить с матерью. Я тебя подвезу.

– Она ведь воспримет это в штыки, да?

– Мы разберемся, – лаконично ответил отец. Они объехали площадь и снова остановились в пробке перед домом правительства. Отец ласково положил Алехандро руку на колено. – Итак, и кто мне теперь поможет охотиться на окуня-павлина? – Его былое оживление как-то сразу улетучилось. Хорхе снова надел на лицо профессиональную маску непробиваемого спокойствия.

– Па, приезжай ко мне в Англию. Будем ловить лосося.

– Ха! Рыба для детишек, – беззлобно ответил отец.

«Матери площади Мая» заканчивали свое еженедельное стояние. Машина тронулась, и Алехандро стал смотреть, как они аккуратно складывают в сумки ламинированные плакаты, поправляют белые косынки, обмениваются приветствиями и, нежно обняв друг друга, как давние, испытанные товарищи по борьбе, идут к воротам, за которыми их ждет тоскливый путь домой.