Три дня спустя они встретились в отеле «Феникс», в этом гнезде порока и сладострастия, где стены были украшены затейливыми картинками из «Камасутры», а кровати при желании вибрировали. Назначенное Софией место встречи не оставляло у Алехандро ни малейших сомнений относительно ее намерений, и они в полном молчании практически одновременно достигли оргазма в процессе неистового соития, после которого Алехандро целую неделю ходил точно в тумане.

Постепенно их свидания приняли несколько стереотипный характер. Она неизменно твердила, что им нельзя больше встречаться, что Эдуардо о чем-то догадывается, устраивает допросы и ей с трудом удалось выпутаться. Алехандро садился рядом, успокаивал ее, говорил, что все понимает, и тогда она начинала плакать, спрашивать, почему ей, еще совсем молодой женщине, которой нет и тридцати, приходится жить в браке без секса, без страсти. Оба прекрасно знали, что это не совсем так – по крайней мере, в том, что касалось ее возраста, – но Алехандро осмотрительно воздерживался от комментариев. И когда он наконец приводил Софию в чувство, соглашаясь с ней, что это действительно несправедливо, что она слишком привлекательная, слишком страстная, чтобы становиться лежалым товаром, словно старая сморщенная фига, она сжимала его лицо ладонями и говорила, что он такой красивый, такой добрый, да и вообще он единственный мужчина, который ее когда-либо понимал. Потом они обычно снова занимались любовью (и это еще мягко сказано применительно к тому, что между ними происходило). После чего она откатывалась в сторону, жадно закуривала и сообщала, что теперь точно все кончено. Риск слишком велик. Алехандро должен понять и простить.

Через несколько дней, максимум через неделю, она звонила ему снова.

Алехандро испытывал смешанные чувства по поводу интрижки с Софией: он отличался определенной разборчивостью в выборе сексуальных партнеров, его смущала идея, что рано или поздно он может влюбиться. Конечно, ему было жаль бедняжку Софию, попавшую в столь затруднительное положение, но вместе с тем он твердо знал, что больше не любит ее, если вообще хоть когда-нибудь любил. Насколько он понимал, ее заверения в любви были своеобразным способом подчеркнуть, что, несмотря на недостойное поведение, она по-прежнему считает себя доброй католичкой, и если в ее взгляды на религию романтическая страсть более-менее вписывалась, то найти оправдание страсти животной было невозможно. Единственное, что их объединяло, но в чем у обоих не хватало смелости признаться, было неистовое сексуальное влечение на химическом уровне. Софии оно помогало укрепить веру в свою неотразимость, а Алехандро – выбраться из своей обычной скорлупы, хотя по нему этого было не видно.

– Почему ты никогда не смотришь на меня, когда кончаешь?

Алехандро осторожно закрыл за собой дверь и склонился над распростертой на кровати Софией. Он уже привык к ее открывающим гамбитам, словно мимолетный характер их встреч не оставлял пространства для деликатности.

– Я на тебя смотрю. – Алехандро собрался было снять куртку, но неожиданно передумал.

София перекатилась на живот, чтобы дотянуться до пепельницы. От резкого движения юбка задралась на ляжках. По телевизору шла какая-то порнушка. Алехандро покосился на экран. Неужели София до его прихода крутила эту дрянь?

– Нет, не смотришь. Только не когда кончаешь, – парировала она. – Я за тобой наблюдаю.

Он знал, что София права. В такой момент он никогда не смотрел на свою партнершу, кем бы она ни была. Его дядя, известный психоаналитик, наверняка сказал бы, что это свидетельствует об эмоциональной скупости, о нежелании полностью раскрыться.

– Ну тогда не знаю, – ответил он. – Я как-то не задумывался.

София села на кровати и прижала колено к груди, продемонстрировав длинную обнаженную ногу. Раньше этого было вполне достаточно, чтобы вызвать у него волну животного желания, но сегодня он не испытывал ничего, кроме странного равнодушия, словно их уже разделяли тысячи миль.

– Эдуардо считает, нам следует завести ребенка.

В соседнем номере кто-то открыл окно. Через стенку доносились приглушенные голоса.

– Ребенка, – повторил Алехандро.

– А ты не хочешь спросить меня, каким образом?

– Полагаю, я уже достаточно хорошо изучил физиологию, чтобы не задавать подобных вопросов.

Однако София даже не улыбнулась.

– Он хочет сделать это в клинике. Говорит, так будет надежнее и быстрее. Но мне кажется, он просто не хочет заниматься со мной любовью.

Алехандро присел на краешек кровати. Пара по телевизору упоенно занималась самым разнузданным сексом. Надеюсь, София не будет против, если он выключит это безобразие, подумал Алехандро. Он уже несколько раз говорил ей, что подобные фильмы его абсолютно не возбуждают, но она в ответ лишь многозначительно улыбалась, словно была уверена, что рано или поздно он подсядет на порно и изменит мнение.

– Сомневаюсь, что ребенка можно сделать в одиночку.

Она скинула туфли, которые полетели в разные стороны. Эдуардо любит порядок, в свое время объяснила она Алехандро. И поэтому, оставаясь наедине с любовником, она разбрасывала одежду как попало в знак своеобразного тайного протеста.

– А тебя это совершенно не волнует, да?

– Если это волнует тебя.

– Сомневаюсь, что он действительно хочет ребенка. Все эти подгузники, разбросанные пластиковые игрушки, ребенок, срыгивающий ему на плечо… Ему просто хочется выглядеть более мужественным. Ты в курсе, что он начинает лысеть? Я сказала ему, что нам обоим дешевле обойдется процедура по наращиванию волос. Но он говорит, что хочет ребенка.

– А чего хочешь ты?

Она бросила на Алехандро проницательный взгляд, ее явно позабавил его тон, как в кабинете у психоаналитика.

– Чего хочу я? – София помрачнела и затушила окурок. – Не знаю. – Она рывком поднялась с кровати, вплотную подошла к Алехандро, окутав его ароматом духов, и медленно провела прохладной рукой по его щеке. Ее волосы, свободно рассыпавшиеся по плечам, были слегка примяты, ведь перед его приходом она лежала. – Я думаю о тебе. – Она наклонилась и поцеловала Алехандро, оставив на его губах привкус губной помады и табака. Затем задумчиво склонила голову набок. – Что происходит?

Время от времени София его здорово удивляла: Алехандро искренне считал ее донельзя испорченной и самовлюбленной, хотя иногда она чуяла едва заметные изменения в атмосфере, точь-в-точь как собака.

Он гадал, нельзя ли хоть как-то помягче преподнести ей неприятную новость.

– Я уезжаю.

У Софии округлились глаза. Женщина на экране встала в такую позу, что Алехандро стало за нее неудобно. Ему не терпелось поскорее выключить телевизор.

– Надолго?

– На год… Может, больше. – Алехандро ожидал взрыва негодования и даже подготовился морально. Однако София на секунду застыла, затем вздохнула, села на кровать и потянулась за сигаретами. – По работе. Я нашел место в больнице в Англии.