упразднили; оставшуюся от него Покровскую церковь вместе с селом в середине девятнадцатого века перенесли на полверсты выше по Тьме. После революции церковь превратили в клуб, крутили в нем «киношку»; в конце тридцатых и клуб разрушили, а кирпич и щебень вывезли на баржах на строительство водохранилища.

Осталось только место – неброской, молчаливой красоты, – посещаемое любителями лесных прогулок и сплавщиками на байдарках. Хорошо здесь в летний день, устроившись на траве, долго лежать с прикрытыми глазами и слушать, как перекликаются птицы и тихо плещет светлыми своими водами река Тьма.

Иоанн

…Нельзя ли мне доставить или жизнь Железного Колпака, или житие какого-нибудь юродивого?

Пушкин – Жуковскому, 17 августа 1825 г.

Третьего июля 1589 года вся Москва, невзирая на тяжелую и липкую духоту, собралась возле церкви Покрова Пресвятой Богородицы, что на Рву, более известной как «у Василия Блаженного».

Здесь, по воле государя Феодора Иоанновича, шло торжественное отпевание новопреставленного раба Божия Иоанна. Отпевание совершали «казанский митрополит да владыка рязанский, со архимандриты и игумены, протопопы, священники, диаконы и клирики».

Москва прощалась со своим юродивым, блаженным Иваном по прозвищу «Большой Колпак» или «Железный Колпак».

Третий.

Чу! шум. Не царь ли?

Четвертый.

Нет; это юродивый.

Входит юродивый, в железной шапке, обвешанный веригами, окруженный мальчишками.

Мальчишки.

Николка, Николка – железный колпак!.. тррррр…

Старуха.

Отвяжитесь, бесенята, от блаженного. – Помолись, Николка, за меня грешную.

Итак, звали его Иоанном.

Происходил откуда-то из «страны Вологодской»; как писал автор его жития, «от киих родителей родился, не вем, но токмо се реку: остави отца и матерь и вся сродники и красоту мира». В молодости для изнурения плоти бесплатно трудился на соляных варницах водоносом. Затем удалился в Ростов, где и начал подвиг юродства.

Последние свои годы провел в Москве. Бродил по царствующему граду с распущенными власами, босой, в «празеленном» рубище, едва прикрывавшем наготу.

«Старообразен, брада не велика… главою плешив, лицом морщиноват, власы русы, назад свалилися… в левой руке клюка, и колпак велик, ноги босы».

На голове Иоанн носил железный колпак, на пальцах – тесные железные кольца, на теле – вериги из крестов. Питался один раз в день, хлебом и водой.

Выйдя на улицу, полагал на землю колпак и, стоя на нем, подолгу смотрел на солнце и молился, не обращая внимания на смех и шутки.

Мальчишки окружают его снова.

Один из них.

Здравствуй, Николка; что же ты шапки не снимаешь? (Щелкает его по железной шапке). Эк она звонит!

Юродивый.

А у меня копеечка есть.

Мальчишка.

Неправда! ну, покажи. (Вырывает копеечку и убегает.)

Юродивый (плачет).

Взяли мою копеечку, обижают Николку!

Неизвестно, просил ли Иоанн Большой Колпак «копеечку»; скорее всего, Пушкин списал это с кого-то из современных ему юродивых. Но детскость, присущую юродству, уловил точно.

Истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное.

Жития юродивых полны примерами такого детского самоумаления. Своим «детством» блаженные смиряли себя и вразумляли других. Поступал «по примеру детей» и другой известный юродивый того времени, Николай Псковский, чем однажды спас свой город. В феврале 1570 года царь Иоанн Грозный, разгромив Новгород, прибыл в Псков; поднесенное ему на въезде в город блюдо с хлебом-солью яростно оттолкнул… Вдруг навстречу царю, верхом на палочке, выскакал Никола. «Иванушка, – выкрикивал юродивый, – Иванушка, покушай хлеба-соли, а не человечьей крови!»

Царь неожиданно сменил гнев на милость…

Царь выходит из собора. Боярин впереди раздает нищим милостыню. Бояре.

Юродивый.

Борис! Борис! Николку дети обижают.

Царь.

Подать ему милостыню. О чем он плачет?

Юродивый.

Николку маленькие дети обижают… Вели их зарезать, как зарезал ты маленького царевича.

Пушкин немного опозднил события: когда Борис стал царем, Большого Колпака уже девять лет не было в живых. Но, когда тот был еще боярином, блаженный Иоанн с Годуновым встречался. «Умная голова, разбирай Божьи дела: Бог долго ждет, да больно бьет», – поучал он Годунова, словно предвидя его недолгое и полное тревог царствование.

Дар предвидения Большой Колпак проявил, еще жительствуя в Ростове: предсказал нашествие поляков: «За беззаконное же пьянство и разврат Господь Бог нашлет на Русскую землю иноплеменных… Но их Святая Троица Своею силою прогонит».

Другое предсказание было сделано им в Калуге. Целый день бегал он по городу и кричал: «Железные ворота! Железные ворота!» Калужане догадались, что юродивый о чем-то предупреждает, но о чем? Не крымчаки ли войной идут? На всякий случай попрятали добро в каменные амбары за железными воротами. На другой день Калуга горела и почти вся выгорела. Спаслось лишь то, что было упрятано за железные ворота.

Бояре.

Иди прочь, дурак! схватите дурака!

Царь. Оставьте его. Молись за меня, бедный Николка. (Уходит.)

Юродивый (ему вслед).

Нет, нет! нельзя молиться за царя Ирода – Богородица не велит.

Больше Николка Железный Колпак нигде не появится на страницах драмы, и что с ним стало в дальнейшем – неизвестно. Может, замерз в стужу, как другой Христа ради юродивый, Прокопий Устюжский, или сгинул в Смутное время. Его роль в драме была сыграна – роль гласа безмолвствующего народа, его израненного, воспаленного языка.

У Иоанна Большого Колпака, напротив, именно последний день жизни описан наиболее подробно.

В тот день блаженный пришел в церковь Покрова, что на Рву, и попросил у протоиерея места, «где бы ему положиться». Тот обещал похоронить его по чести, у гроба Василия Блаженного, ибо Иоанн «возлюбил место оно».

Выйдя из храма, Иоанн пошел к наплавному мосту через Москву-реку. Встретив по дороге хромого, как бы случайно наступил тому на больную ногу.

Нога тотчас стала здоровой.

– Человек Божий, не скрывай исцеления, которое дал тебе Господь чрез меня, – попросил блаженный. – Расскажи обо всем протоиерею и служащим при церкви Покрова Богоматери и святого Василия Блаженного.

Потом Иоанн пошел в баню и там в первый раз снял с себя вериги и «все свои обременительные тяжести». Трижды облившись водой, лег на скамью.

– Простите мне, братие; когда умру, отнесите к церкви Покрова Богородицы, ко гробу блаженного Василия!

Затем завещал совершить свое погребение не ранее третьего дня, подложил под голову снятые «тяжести», перекрестился и закрыл глаза.

Ни в одной другой стране юродивые,