на стол подарки, вскочил и захлебнулся словами:

— Слушай, ты!..

Людмила не пошевелилась, задержала взгляд на его взметнувшейся ладони:

— Посажу! Попробуй только тронь. Раньше тебя, подлеца, жалела, теперь не стану.

Курашов обмяк, вспомнил, как умолял, ползал перед ней на коленях, чтобы она забрала из суда заявление об избиении, как обещал уехать и больше никогда не появляться.

— Иди, — тихо произнесла Людмила.

Он сгорбился и, чуть не забыв про туфли, вышел из квартиры. Людмила не провожала его. Лишь спустившись на первый этаж, Курашов услышал, как щелкнул замок в двери.

— Курашов! — раздалось над головой, когда он уже стоял на тротуаре.

Он задрал голову.

Людмила стояла на балконе и держала в руках торт и куклу.

— Держи! — звонко крикнула она.

Коробка с тортом, немного спланировав под неожиданным порывом теплого летнего ветра, звучно шлепнулась в нескольких шагах и, расплющившись об асфальт, показала Курашову бледно-зеленый кремовый язык. Неподалеку упала взлохмаченная кукла. Курашов смотрел в ее пустые голубые глаза, на бездумно гладкий розовый лоб и мрачнел все больше и больше. Потом тяжело зашагал по дорожке, над которой склонились разросшиеся за время его отсутствия клены.

42

Уазик с выключенными фарами неторопливо катился по призрачному от лунного света шоссе. Шелехов опасливо поглядывал на рваные изломы огромных камней, покрывавших крутой склон к бурлящей в темноте речушке. Обиджонов был спокоен.

— Что представляет из себя этот Турсунов? — продолжил прерванный разговор Шелехов.

— Махмуд?.. Работал в заготконторе, но после одной из ревизий был вынужден уволиться, обнаружились большие излишки. Правда, доказать какой-либо умысел с его стороны не удалось... После этого он воспользовался своей инвалидностью...

— Инвалидностью?

— В детстве какой-то перелом перенес, хромает, одна нога вроде короче другой...

— Сильно заметно? — полюбопытствовал Шелехов.

— Не сказал бы... Если не знаешь, не сразу и поймешь... Одним словом, после заготконторы никуда устраиваться Турсунов не стал, сидит дома или в чайхане время проводит... А брат его, Рустам, как раз на нашем заводе и работает, в отделе снабжения. Думаю, именно он организует вагоны для переправки лука к вам в Сибирь.

— Ты говорил еще про какого-то Стасика, — напомнил Шелехов.

— Мазинцев Станислав... Нет, он лишь числится в отделе снабжения инженером, я наводил справки. Появляется на работе два раза в месяц — за аванс расписаться и за получку.

— И деньги получить, — добавил Виктор Григорьевич.

— Нет. Не получает. Зарплата идет другому инженеру, который выполняет обязанности двух инженеров, да и за Рустама Турсунова... Стасику Махмуд платит гораздо больше.

— С работающего инженера из снабжения объяснение взяли? — спросил Шелехов.

— Не стал. Рано было тревожить осиное гнездо. Но информация надежная.

Шелехов усмехнулся пришедшей в голову мысли:

— Получается, Мазинцев кругом только числится — и инженером, и племянником... Что о нем еще известно?

— Занимался боксом. Выгнали за нарушение режима, драки. Был судим за хулиганство, отбывал наказание на стройках народного хозяйства. После освобождения пристроился швейцарить по кафе и ресторанам. Вышла какая-то неприятная история. То ли кошелек у посетителя из плаща исчез, то ли плащ... Подозрения пали на Стасика. Однако возбудить дело не успели, потерпевший прибежал, извинился, что все, оказывается, нашлось, зря он переполох устроил.

— Без Мазинцева не обошлось, — раздумчиво сказал Шелехов. — Народ у нас добрый, отзывчивый... Упросили.

— Скорее всего припугнули... Только разве докажешь?.. Вскоре после этой истории он и появился у Турсунова.

— Подобрал, значит, Махмуд-ака заблудшего юношу.

— Сделал из него телохранителя, шофера и надсмотрщика, — кивнул Абдухамид. — Мазинцев и питание на плантации возил, и за работой приглядывал.

— Куда он, кстати, исчез?

— Трудно сказать, — недоуменно вздернул плечи Обиджонов. — Поехал вместе с Махмудом в сторону Ленинабада, а назад вернулся один Турсунов.

— Может, отпуск ему Махмуд предоставил? — пошутил Шелехов.

— Вполне. Он иногда отпускает его погулять.

— А Курашов что за птица?

— Перелетная, — усмехнулся Абдухамид. — Из ваших холодных краев... Участковый инспектор говорил, дед Курашова жаловался, сильно пьянствует внучек, покоя нет старику... Юрисконсультом работает на нашем заводе. Больше ничего не известно.

— Поэтому и предложили Турсуновы ему эту миссию. Ни в чем не замечен, серенький такой мужичок... Да и город знает... Умно́...

— Глупым Махмуда не назовешь — согласился Обиджонов.

— Дурак бы такой участок земли не смог заполучить, — проговорил Шелехов.

Обиджонов нахмурился, ответил так, словно сам был виноват в происшедшем:

— Без взятки не обошлось. Придется и за директора совхоза браться. Плохо все это, плохо... Как теперь люди посмотрят? Что говорить будут? Ведь руководитель такого хозяйства в районе величина заметная. Подобных ему надо сажать не за взяточничество, а за дискредитацию Советской власти!

Шелехов примирительно произнес:

— Ну, это ты уж лишку хватил...

Абдухамид насупился, замолчал. Потом возразил неожиданно резко:

— Совсем нет! С других директоров спрашивает за малейшую провинность, а сам что творит?!

— Скоро доедем? — спросил Виктор Григорьевич.

— Минут через десять, — вглядевшись в показавшиеся вдалеке отроги гор, ответил Обиджонов.

Вскоре машина замедлила ход, осторожно свернула на наезженную дорогу, надвое разрубающую большое поле.

— Вот и их участок пошел, — тихо, словно боясь, что голос прозвучит громче работающего двигателя, проговорил Абдухамид.

— М-да... Действительно плантация... — в тон ему отозвался Шелехов.

Уазик, крадучись, преодолел еще метров двести и попал в глухую, почти осязаемую тень.

— Действуем, как договорились? — прильнув к лобовому стеклу, произнес Обиджонов.

Шелехов кивнул.

Слепяще вспыхнули яркие фары. Разметал по полю нервно-фиолетовые блики проблесковый маячок. Взревел двигатель.

Машина тряско рванула вперед, замерла внезапно, словно уперлась в бетонный парапет. В фокусе света оказался вход в четырехместную палатку, затаившуюся возле каменной россыпи.

Почти одновременно оперуполномоченные выпрыгнули из уазика. Металлически лязгнули, будто выстрелили, захлопнувшиеся дверцы. Снова стало тихо.

Из палатки высунулась лохматая голова. В желтом свете была отчетливо видна помятая, в пегой щетине физиономия. Слепо хлопали ресницами очумелые глазенки. Человек прикрыл лицо рукой с набухшими, выпирающими из-под кожи венами, крикнул хрипло:

— Слышь, Стасик! Кончай ваньку валять!

Обиджонов шагнул вперед, властно приказал:

— Выходить по одному и ни шагу в сторону!

— Побыстрее! — жестким окликом подстегнул Шелехов.

Голова мгновенно исчезла за пологом палатки, раздался громкий встревоженный шепот:

— Мужики, подъем! Кажись, менты нагрянули!

— Быстрее, было сказано! — напомнил Шелехов.

— Мы чё? Мы ничё! Мы сейчас, — заискивающе произнес лохматый,