Едва он вышел из конуса света, Шелехов поймал его за руку:

— Вперед!

— Чё хватаисся?! — возмутился лохматый. — И так не сорвусь!

Однако оперуполномоченный, не выпуская руки, препроводил его в двухместное отделение для задержанных, благополучно усадил, закрыл дверцу уазика и снова отошел от машины.

— Следующий! — с веселыми интонациями крикнул Обиджонов.

Следующим был неказистый мужичонка в повислой майке, над вырезом которой парил вытатуированный на впалой груди орел, больше всего похожий на неожиданно подброшенного вверх дряхлого петуха. Как бы ища поддержки, мужичонка слепо вытянул вперед руку, а когда натолкнулся на Шелехова, вздрогнул и покорно засеменил к уазику.

За ним шел долговязый парень с длинной, как кабачок, головой и острыми залысинами. Потом, путаясь в сетчатом пологе и досадливо чертыхаясь, выкарабкался довольно опрятный, если не принимать во внимание неровно обстриженные усы, мужчина предпенсионного возраста. Последним появился субъект, напоминающий оскаленного кролика. Сходство с мирным животным из отряда грызунов придавали два больших торчащих зуба. Отличие заключалось в глазах — они смотрели зло и ненавистно.

— Пошевеливайся! — прикрикнул Шелехов, уловив намерение субъекта нырнуть в темноту.

— Пошел ты! — огрызнулся тот, но, почувствовав толчок в спину, которым Обиджонов дал понять, куда нужно идти, недовольно заковылял к машине, презрительно сплевывая через каждые два шага.

Все задержанные довольно согласованно разместились в отделении, именуемом среди людей этого типа «собачником». Шелехов наблюдал подобные картины не раз и всегда удивлялся.

— Еще трое войдут, — удивленно хмыкнул он и на этот раз, запер дверцу, сунул ручку в карман.

Абдухамид на всякий случай заглянул в палатку, убедился, что его сведения о количестве работников на плантации Турсунова верны, и весело возвратился к машине:

— Всё в порядке!

Шелехов задумчиво потер щеку:

— Надо бы и другую бригаду сегодня взять.

— Не успеем, — покачал головой Обиджонов. — Надо этих в райотдел доставить, и потом добираться часа два... Не успеем.

— М-да... у мужиков еще и объяснения надо взять...

Шелехов взял карманный фонарик, открыл дверцу, мазнул лучом по лицам притихших задержанных:

— Тесновато тут у вас... Кто желает прокатиться с комфортом?

— Иди ты! — загородившись ладонью, буркнул злобный кролик.

Шелехов бегло, но внимательно изучил физиономии, посмотрел на лохматого:

— Вылазь!

— Куда это? За чё меня-то?! — перепугался тот.

— В кабине поедешь.

Пропустив лохматого вперед, к левой, заблокированной дверце, Шелехов уселся рядом с ним, притронулся к плечу Обиджонова:

— Выключи маячок. Раздражает.

Когда машина, освещая путь фарами, выбиралась на шоссе, Шелехов повернулся к соседу:

— Ну что ж, давай знакомиться.

Он сообщил свою должность, имя и отчество, сказал, откуда прибыл. Лохматый помолчал, потом кашлянул:

— Аж из Сибири прикатили... Меня Алексеем кличут, Каратаевым, сорок девятого года рождения.

— Судим?

— Двести девятая, — поморщился Каратаев. — Бродяжничество... Погашена судимость...

— Где прописан?

Каратаев замялся, ответил без охоты:

— Пока нигде... Паспорт потерял, получить никак не могу.

— Последнее место жительства? — продолжал спрашивать Шелехов. Вопросы он задавал таким тоном, словно сидел за собственным столом в своем кабинете, а перед ним лежал бланк протокола допроса.

— Как у вас пишется, — вздохнул задержанный,— без определенного места жительства...

— И занятий, — с усмешкой добавил Шелехов.

— Точно, — кивнул Каратаев.

— А все-таки?.. Ведь если судимость погашена, значит, времени прошло прилично... Жил же где-то после освобождения?

— Жил, — отмахнулся Каратаев. — Сошелся с одной в Красноярске. Прописала меня в частный дом... Ушел от нее и, как назло, паспорт посеял.

— Характерами не сошлись? — иронически полюбопытствовал оперуполномоченный.

— Ага... Она сама, как дура, каждый день на работу бежала и меня будила ни свет ни заря, — ответил Каратаев, потом, сообразив, что разоткровенничался не к месту, поторопился исправить впечатление от своих слов: — Не это главное! Главное — покою от нее никакого не было. Все чё-то надо, все чё-то суетится. Аж перед глазами мельтешить начинало... Словом, взбалмошная баба попалась. Не нравятся мне такие.

Однако, вопреки надеждам лохматого Каратаева, Шелехов вернулся к тому, от чего тот поспешил уйти:

— Значит, на работу ходить не хотел?

— Почему?.. Работать можно, не против. Мы же здесь пашем, а не бока пролеживаем! От зари до зари пашем, перекурить некогда...

Шелехов кивнул:

— Понятно... Значит, на преступников работать — пожалуйста, со всей душой... А вот к общественному производству эта самая душа не лежит?

— Ишь, как повернули! — обиделся Каратаев.

— Как есть, так и повернул. Ни за что не поверю, чтобы ты не понимал, что все это — огромная плантация, сбыт выращенного вами лука — все это незаконно, все зиждется на преступлении! Раньше таких, как твой любимый Махмуд, называли мироедами! Слыхал?

Каратаев неопределенно дернул плечом.

— Вот ты и горбатился, чтобы мироед посильнее набил свою мошну, — продолжил Шелехов. — Я, конечно, понимаю, что не задаром ты работал... Не обижал, поди, Махмуд-ака?

— Не обижал, — набычился Каратаев. — Как бы не так... За жратву — вычет, день передыху — вычет, за курево — вычет... Потом подсчитаешь — прослезишься...

— Пожаловались бы на него в облсовпроф, — поддел Шелехов.

Каратаев вначале воспринял совет за чистую монету, потом смекнул, что над ним смеются, хмыкнул:

— Скажете тоже — облсовпроф...

— Не жаловались вы потому, что знали о незаконности того, в чем принимали участие. Вам платили не только за работу, но и за молчание... Рублей восемьсот в месяц выходило?

— Какой восемьсот?! — возмутился лохматый. — Полкуска бы получить, и на том спасибо...

— Все равно незаконные, — сказал Шелехов с неожиданным холодком и поинтересовался: — Как, где и когда тебя нанял Турсунов?

— Обыкновенно... В прошлом году, по весне, занесло меня в Ленинабад. Переночевал на вокзале, утром подышать вышел... Он и подкатил на «Волге». Не на фургоне, на котором Стасик жратву возит, а на простой... Подозвал, поговорил... Согласился я, взял адрес... Потом приехал, тут уже бригада была...

— Одна?

— В том году одна...

— А в этом?

— В этом две.

— Как нынче оказался здесь?

Каратаев замялся. Шелехов заметил это и, дотянувшись до выключателя, зажег верхний свет. Хотя лампочка в потолке кабины была слабенькая, задержанный зажмурился, будто в лицо снова ударили лучи фар. Обиджонов покосился на него в зеркало заднего вида, не желая мешать импровизированному допросу, промолчал.