согласились с ней, вспомнив, как после свадьбы были преисполнены энтузиазма, что теперь ведем свое хозяйство, устраиваем красивый шабат с новой сияющей посудой, столовым серебром и сверкающим хрусталем.

– Не знаю, – ответила Бат-Шева. – Мне трудно представить, что когда-нибудь это перестанет меня волновать.

Она отвлеклась на детей, показывая им, где лежат новые банки с краской, и крикнула Йосефу, что им нужна чистая вода. Потом, пропустив мимо ушей циничные слова миссис Леви, вернулась к нам.

– Даже не надейтесь, что вам удастся просто постоять в сторонке! У меня есть для вас работа. – Она протянула нам пакет с гирляндами из бусин. – Я не успела их развесить. Думаю, они будут красиво смотреться снаружи – тогда любой сразу их увидит, как зайдет во двор.

Бат-Шева дала нам моток бечевки и детские ножницы с круглыми кончиками и зелеными резиновыми ручками. И убежала, оставив выполнять ее задание.

Не очень понимая, во что ввязываемся, мы подошли к сукке.

– Давайте приклеим их скотчем? – предложила Хелен. – Это, наверное, несложно.

– Нет, это будет плохо смотреться. Надо их привязать, – сказала Ципора Ньюбергер. Как мать четверых детей она намастерила немало разных поделок и считала себя некоторым образом экспертом в этих вопросах.

Мы приступили к работе, распутывая гирлянды, отрезая кусочки бечевки, чтобы привязывать их к доскам сукки с лестницы, которую оставила Бат-Шева. Мы не были одеты для карабканья по лестницам, но придерживали юбки, выскальзывали из лодочек на высоких каблуках – и все равно взбирались, привязывали, резали и распутывали.

– А это не так уж и плохо. Мне почти что нравится, – сказала миссис Леви. Жаль, что Ирвинг на работе, он бы порадовался этой картине. Она вспомнила их первую сукку после свадьбы, как Ирвинг построил ее своими руками, а она придерживала лестницу, пока он сколачивал доски. Какими же молодыми и азартными они были! Как гордились своей суккой с кособокими стенами и самодельными украшениями! Теперь Ирвинг нанимал людей, которые устанавливали сукку, заказанную в специальном магазине в Бруклине, где продавали легкосборные комплекты. А она заказывала украшения по каталогу, торгующему в несезон рождественскими украшениями; никто не догадывался, что сине-белые серебристые звезды, которые она развешивала на стенах, предназначались для совсем других праздников.

– Вы только поглядите! – воскликнула Хелен Шайовиц. Она обнаружила, что, если переплести несколько гирлянд, получается радуга. Хелен подвесила свое творение между отдельными нитями, которые как раз прикрепляла миссис Леви.

– Все это, конечно, увлекательно, но у меня куча дел, – сказала Ципора Ньюбергер. Она еще не закончила с готовкой и уборкой, надо было искупать детей, нарядить их и принять гостей, съехавшихся из других городов. Слишком много, просто слишком.

– Расслабься, Ципора, – урезонила ее миссис Леви. – У тебя будет полно времени закончить, когда вернешься. А даже если и нет – я уверена, ты уже горы наготовила.

Рена отошла от нас в сторонку. У задней стены сукки Бат-Шева оставила лишнюю доску. Рена смотрела на нее, и потихоньку в ее воображении вырисовывались фигуры и цвета, которые ей хотелось изобразить. Она вспомнила картины Бат-Шевы, которые увидела, когда приносила одежду для Аялы, и задумалась, смогла ли бы она написать что-то подобное. Надеясь остаться незамеченной, она взяла кисточку и банку красной краски. Окунула кисть в краску и приступила. Злыми мазками она изливала подступавшую ярость. Все последние месяцы Рена из кожи вон лезла, чтобы сохранить видимость семейного благополучия. Этими красными взмахами она словно кричала миру, что ее муж холодный и невнимательный, что он не прикасался к ней долгие месяцы, что у него почти наверняка связь с какой-то женщиной на работе. Она сама от него откажется; сама уйдет не оглядываясь, оставит на него весь дом с детьми, стиркой и грязной посудой.

Пока мы были заняты украшениями, Йосеф подошел к Бат-Шеве и принялся пририсовывать светло-зеленые пятнышки к ее волнам.

Бат-Шева уперла руки в боки и улыбнулась.

– Что это вы вытворяете? – спросила она.

Он засмеялся и добавил маленькую синюю рыбку с глазами навыкате.

– Так лучше.

– Да неужто?!

И, быстро взмахнув кисточкой, она шлепнула ему на щеке красный кружок.

– А я вот считаю, вам так лучше.

Он в ответ мазнул ее по лбу синей краской, и они засмеялись. Больше всего нас поразило, как им было легко друг с другом, будто закадычным друзьям.

К ним подошла Аяла.

– Что вы делаете? – спросила она.

– Рисуем всякие рожицы, – ответила Бат-Шева. – Хочешь тоже?

Аяла кивнула, и Йосеф нарисовал ей на обеих щеках по синему кружочку.

– Теперь ты похожа на маму, – сказал он.

Бат-Шева протянула Аяле кисть, и та доделала на волнах моря завитки вроде тех, что добавил Йосеф. Закончив, она одной рукой обхватила мамины ноги, а вторую протянула к Йосефу. Будь вы не местным и не знай, что и как, запросто могли бы принять эту троицу за семью.

Когда мы вернулись в свои сукки, они показались старыми, унылыми, как заплесневелый хлеб. Прикнопленные постеры с видами Иерусалима, выцветшие детские рисунки, пластмассовые апельсины, свисающие с хваленого бамбука, гирлянды из открыток на еврейский новый год, приклеенные скотчем на стены, – все это мы развешивали ежегодно, и все это бесповоротно меркло на фоне того, что сделала Бат-Шева. Мы пытались объяснить нашим мужьям, что же такого особенного было в ее сукке, но они не понимали. И убеждали нас, что у нас самые красивые сукки и ничто не сравнится с огромной работой, которую мы проделали, готовясь к Суккоту.

Тем первым праздничным вечером мы ужинали в наших сукках. Пусть и во дворе, но мы ели на лучшем фарфоре и серебряными приборами. Мы расстарались и подали блюда, напоминавшие нам об осени и урожае. Мы настряпали из тыквы все, что только можно представить: тыквенно-ореховый хлеб и тыквенные пироги со сладким картофелем, фаршированную тыкву и тыквенные оладьи. Центр стола украшали композиции из мускатных и желудевых тыкв. Даже скатерти и салфетки мы взяли желто-красно-оранжевых оттенков.

Оглядывая столы, мы преисполнялись гордости при виде лиц наших детей, внуков, бабушек и дедушек, сиявших в свете желтых лампочек, которые мы подвесили, чтобы отгонять мотыльков. Сквозь щели в бамбуке мы наблюдали черное небо и мерцающие звезды и чувствовали, что Господь оттуда смотрит на нас. Не укрытые за кирпичными и бетонными стенами домов, мы надежнее спрятались в Его руках. После ужина мы спели биркат га-мазон, благодаря Всевышнего за данную нам пищу. Со всех сторон слышались голоса соседей, поющих те же слова той же мелодии. Как будто бы мы ели все вместе и теперь слились в единой молитве, взывая к почти