Томас остался стоять, точно врос в булыжную мостовую, и провожал взглядом «Фиат-500», пока тот не исчез вдали.

– Кто стырил мое вино? – послышался сзади голос с кеча Эдуардо.

Семью месяцами ранее, Берлин, 19 сентября 2013 года

Могенса привел в сознание холод, он открыл глаза, но в кромешном мраке ничего нельзя было разглядеть. Он оказался в ледяной воде, тело сотрясала судорожная дрожь. Он попытался встать из глубокой ванны, но запястья и щиколотки были прикованы к ее дну тяжелыми цепями. Потянувшись, он обнаружил тяжелую цепь на шее, которая удерживала голову в таком положении, что рот оставался чуть выше поверхности воды. Его охватила паника, и он стал рваться из цепей; от резких движений цепи натянулись. Вода заплескалась, перетекая через край, Могенс закричал, в темноте его крики отдавались гулким эхом. Почувствовав, что цепь на шее вот-вот его удушит, он перестал вырываться. Ловя ртом воздух, он попытался совладать с приступом панического страха, но без особого успеха. Он так испугался, что утонет, что нервы его не выдержали и он жалобно заскулил. Он не имел ни малейшего представления о том, каким образом очутился в таком положении, ни тем более где он находится. От страха мысли не могли ни на чем сосредоточиться, в голове мелькали какие-то обрывки: Лауритцен… бегство… Берлин… Главный вокзал… Ожидание… Электронные письма… Schumann48, Берлинка… Тойфельсберг… Шепот ветра… Тьма… Тьма…

В темноте послышались шаги. Затем скрип, как будто кто-то двигает стул по цементному полу.

– Помогите! – закричал Могенс. – Спасите!

Мрак озарился светом. Он почувствовал, как в затхлом воздухе, пронизанном вонью стоялой, грязной воды, потянуло вдруг сладковатым запахом духов. Он снова крикнул, призывая на помощь.

Тьма откликнулась визгом поворачиваемой ручки. В следующий миг ледяная вода потоком хлынула ему на голову. Могенс в панике закричал, хватая ртом воздух сквозь потоки льющейся воды. Он попытался отклонить голову от бьющей струи, но цепь на шее неумолимо удерживала ее в прежнем положении. Уровень воды поднимался и закрыл нижнюю часть лица. Он уже не смел кричать, боясь захлебнуться, и с трудом дышал носом. Когда вода накрыла его с головой, он задержал дыхание до последней возможности. В груди бешено колотилось сердце, голова закружилась. Наконец он не мог удержаться, и у него сработал глотательный рефлекс, он почувствовал, что опускается на дно, в глазах потемнело, и все вокруг исчезло.

* * *

Вновь придя в себя, Могенс увидел вокруг непроницаемую тьму и понял, что по-прежнему лежит голый, прикованный цепью. Звук падающих из крана капель был похож на злорадное хихиканье. Оно словно говорило ему, что скоро опять польется вода и он утонет, как крыса в бочке. И снова вокруг него в воздухе повеяло сладким ароматом духов.

Берлин, 24 октября 1989 года

Жирные пальцы Штрауса залезли в вазочку с коньячным драже и, выудив целую горстку, сунули их в рот, уже полный недоеденных конфет. По темному кабинету с опущенными жалюзи разнеслось громкое чавканье. Напротив него у стола сидел Хауссер, нервно кусающий ногти. Темные круги у него под глазами и миллиметровая щетина на лице свидетельствовали о бессонных ночах и скверном состоянии нервов.

– Как думаешь, возможно ли мне реквизировать прожектор? – спросил Хауссер, глядя в пространство. – Из тех, которые используются в армии? Могут армейские уступить мне один на время?

– Зачем тебе прожектор?

– Чтобы лишить Мидаса сна. Мы могли бы установить его на участке соседнего дома в монастырском садике. Можно выставить рядом строительные леса и бочонки с краской, как будто там идет ремонт и малярные работы.

– Тебе самому не мешало бы выспаться. Я совершенно точно знаю, что армейские не станут разбазаривать оборудование.

– Понятно, – кивнул Хауссер и выплюнул отгрызенный ноготь. – А что, если подсыпать ему в еду яда? Имея доступ в квартиру, мы могли бы ежедневно подсыпать Мидасу некоторую дозу стрихнина, чтобы его ослабить.

– Ты что, совсем спятил? Хочешь перетравить целую семью? У них же, кажется, есть ребенок?

– Дочь, Рената, девяти лет. – Хауссер пожал плечами. – Ничего особенного, тем же самым занимаются в Хоэншёнхаузене. Там тоже экспериментируют с рентгеновским облучением. У ряда заключенных была зафиксирована лейкемия. Но я лично считаю, что это чересчур долгий процесс.

Штраус перестал курить и обеспокоенно взглянул на Хауссера:

– Тут не Хоэншёнхаузен. Это центр Берлина, где живет обычная семья. Граждане Германской Демократической Республики.

– Вот именно! В этом-то и состоит исключительный характер этого дела.

– Что в нем такого исключительного?

Хауссер распрямил плечи:

– Что составляет три основных момента в содержании и допросе государственных преступников? – Не дожидаясь ответа Штрауса, он продолжал: – Первое: арестованный деперсонифицируется, перестает быть личностью. Второе: он должен быть психологически дезориентирован до утраты связи с действительностью. Третье, и самое главное: полное подавление воли заключенного. Это знает каждый следователь. На примере Мидаса я скоро докажу, что для расследования в отношении государственных изменников нам больше не нужны тюрьмы. Тех же результатов можно достичь, содержа задержанного в домашних условиях.

Штраус сложил руки:

– Хауссер, ты внушаешь мне беспокойство. Ты совсем зациклился на этом деле.

– Мне осталось только его доломать, и он у нас в руках, Штраус.

– Мюллер сообщает, что ни Кристоф и никто из других членов группы не подает никаких признаков подготовки к бегству. Кроме того, связанный с этим делом атташе французского посольства отозван и уехал во Францию.

– Мюллер ничего не знает. Мидас по-прежнему строит планы побега. Также и остальные, – поспешил добавить Хауссер. – Это должно вот-вот произойти.

Штраус вытащил из ящика новую пачку драже и высыпал в вазочку.

– Я сообщаю тебе только то, что известно из донесений. Кстати, как там насчет банковских счетов, которые должен проверить Шуман? Восемнадцатый обрывает мне телефон. Они чуть было его уже не арестовали, не зная, что Шуман наш осведомитель.

– Счета эти не имеют значения. Я приказал ему заняться этим только для того, чтобы вызвать у Мидаса стресс и сделать его управляемым. Это входит в мою программу, которая должна сломить его волю. Третий основной момент. Понимаешь?

– Черт возьми, Хауссер! Это заходит слишком далеко. Я вынужден закрыть эту операцию. Продолжать ее нет никакого смысла.

– Что ты говоришь! Этот человек годами занимался враждебной государству деятельностью. Вдобавок он строит планы побега из республики.

– В нынешние времена все население строит планы побега из республики. По улицам ходят толпы людей, враждебно настроенных к государству. Только что образовался первый свободный профсоюз. У нас множество других дел, которыми надо заниматься.