такое несуразное создание, как ты, лучше вообще никому не видеть, — фыркнул я в его сторону и подозрительно прищурился на Паоло: — А точно ли только брату?

— Я давно иду с вами и успел понять некоторые вещи.

— Это какие? — тут же сунул клюв не в свое дело Филипп.

— Я люблю Имран как сестру. А неподобающие желания, что мучили меня раньше, прошли, как только я это осознал.

— Скорее, твоя сестра просто стала другой, и эти мысли прошли сами собой, — проницательно заметила сама Элле. — Я тоже привязалась к тебе, Паоло. Ты отличный старший брат. Я рада, что ты наконец-то понял, что я не та Имран, и принял это как есть.

— Ты — не она, — грустно кивнул паладин. — Я не слеп и не глух. Вы же совсем не соблюдаете осторожность в разговорах. Но ты мне тоже стала знакома и дорога… как сестра. Наша кровная клятва на это тоже повлияла, конечно. Но и душа приняла тебя без возражений. А моя Имран… надеюсь, когда-нибудь я ее найду. Может, не в этой жизни, но найду.

— И первым делом научи ее немного думать, — не утерпел я. — Иначе вы зазанудите и заглупите друг друга до смерти.

— Вот впервые я с ним полностью согласен, — кивнул козодой. — Это, конечно, иногда даже мило, когда у женщины ума как у курочки, но от проблем, что она тебе организует, никакая милота не спасет.

— Давайте оставим эту тему, — достаточно твердо, хотя и доброжелательно отрезал Паоло. — Соль, ты закончил наводить красоту? Дай теперь мне, пожалуйста.

— Сколько раз говорить: меня зовут Инсолье. Не надо меня сокращать!

— Не надо столько ворчать, а то морщины появятся, даже бритье не поможет, — неожиданно усмехнулся Паоло, забирая у меня лезвие и плошку с мыльной водой.

Через пятнадцать минут мы снова все стояли перед красной лужей и напряженно смотрели, как вода медленно омывает пустые раньше страницы книги. По мере того как бумага все больше пропитывалась жидкостью, на ней медленно проявлялись ярко-красные буквы. Кстати, она, на удивление, совсем не раскисала, как обычно происходит, а даже будто бы начинала светиться. Но вот значение «букв» уже сейчас слишком сильно меня беспокоило.

— Я плоховато знаком с древними языками халифата. Но некоторые слова знаю. И мне не нравятся вон те, повторяющиеся аж два раза закорючки, — глухо сказал Паоло.

— Да… мне тоже, — кивнул я, все больше хмурясь. Потому что те самые закорючки, о которых упомянул паладин, имели лишь одно значение.

Смерть.

Ничто не дается даром. Хочешь вернуть утраченное — пожертвуй чем-то дорогим. По-настоящему пожертвуй. Плотью. Кровью и жизнью.

— Погодите. — Элле как-то ловко, хотя вроде и ненавязчиво раздвинула нас в стороны, опустилась на колени возле книги и коснулась ее страниц кончиками пальцев.

Несколько секунд было тихо. А потом моя жена резко встала и захлопнула книгу. Секунда — и тяжелый том в кожаной обложке с шелестом унесся в темноту. Эта ненормальная запустила его изо всех сил куда-то вдаль, туда, где озеро становилось по-настоящему глубоким!

— Идемте отсюда, — твердо сказала она. — Жила без глаз с одиннадцати лет — и дальше проживу. Некоторые вещи я прекрасно вижу без них, получше многих. Ну, чего встали? Пошли! Быстро! Хрюша! Тащи их!

Глава 43

— Свин, стой! — заорал я. — Элле, зачем ты выкинула книгу?! Мы даже прочитать не успели!

— И нечего там читать. — Голос девушки стал железным, я у нее такого и не слышал. Опомниться не успел, а она уже оттащила меня шага на три от воды.

— Жертва нужна, — ухнул козодой, заставляя Элле застыть. — «Чтоб вернулось тебе утраченное, отдай воде то, что дороже всего, или то, из-за чего потерял». В нашем случае она считает, что от нее требуют тебя утопить. Ты ей дороже всех, из-за тебя она ослепла.

— Идемте отсюда, — все тем же железным тоном сказала Элле. — Паоло! Помоги мне. Бери его и неси, если упрется.

— Жаль, конечно, — выдохнул паладин. — Но было бы действительно удивительно, если б все прошло просто и гладко. Не глупи, иначе я, как и просит твоя жена, тебя понесу, — это он мне персонально выдал, болван железный.

— Попробуй. — Злость прорвалась в голосе, я проворно отступил на пару шагов и приготовился отбиваться. — Какого шатта?! Элле, даже ты не смеешь решать за меня!

— А ты за меня. — Она ничуть не смутилась и ответила твердо. — Мне не нужны глаза такой ценой. Все. Можно уходить. В конце концов, с твоим упорством ты вполне можешь найти другой способ. Сделаешь мне искусственные глаза, пришьешь какие-нибудь жабьи, крабьи, что угодно. Но не то, что проявилось в этой чертовой книжонке. Если бы я с самого начала знала, ни за что бы не согласилась сюда идти! — На последних словах ее уже сорвало, слезы звенели очень близко, вот-вот разрыдается.

— Даже я не настолько гениален… — Во рту стало горько от этого признания. — Элле, подумай! Ты же так давно об этом мечтала. Ты хотела видеть как все люди, а не чувствовать кожей, слышать ушами или щупать магией! Ты так хотела, даже во сне плакала! И просила… я слышал.

Девушка тяжело сглотнула и на секунду опустила голову, но тут же снова вскинула подбородок и ответила. Тихо, непреклонно:

— О тебе я мечтала гораздо дольше. Зачем мне видеть мир, в котором нет тебя? Не хочу. Не буду.

У меня аж горло перехватило. Да, я же сам мечтал, чтоб она света белого за мной не видела. Хотел привязать накрепко, хотел завладеть всем, что она есть. Домечтался, придурок? Нравится результат? Нравится… только никто не сказал, что в обмен на ее глаза ты будешь готов отдать точно так же — все, что у тебя есть. Все, что ты есть сам. А она не захочет брать.

— Какие же мы с тобой безнадежные идиоты. — Я медленно вдохнул и выдохнул, шагнул к своей погибели и обнял ее, притянул к себе. — Оба.

— Хм-м-м, как трогательно. Но бесполезно, — протянул сзади козодой и метнулся куда-то вдаль лужи в темноту. Элле плакала у меня в объятиях, хватаясь пальцами за парадную рубашку и судорожно ту сжимая. Девушку колотила натуральная истерика, и все, что я мог, это лишь прижать ее покрепче, шепча несуразные вещи, и стараться не сорваться в эмоции самому.

Краем глаза я заметил, как над лужей взлетел козодой с книгой