– Ну же, Грейс… кому будет от этого плохо? Это жетолько для нас двоих… для меня… ну хоть несколько снимков! Я их ни единой душене покажу, если тебе они не понравятся! Я обещаю. Шерил ведь права. Ты будешьизумительной моделью.

– Но я вовсе не хочу становиться моделью, –отвечала Грейс честно.

– Но почему, Боже ты мой? У тебя есть для этого все!Рост, внешность, стиль, ты стройна, ты молода… многие девицы душу бы дьяволупродали, лишь бы заполучить все это! Грейс, будь умницей… ну просто попробуй! Скем тебе будет проще начать, как не со мной? К тому же я просто хочу иметь твоифотографии. Мы знакомы только месяц, а я уже скучаю, когда тебя нет рядом.

Он ласково просил, нежно тычась носом ей в шею, и вот кконцу вечера, к собственному изумлению, она сдалась – единственно ради него.Грейс взяла с него обещание никому не показывать снимки. Они уговорились осъемке в субботу, и Маркус тотчас же сказал, что отказываться теперьбесполезно.

– Никак в толк не возьму, чего ты стесняешься? –смеялся он, колдуя над спагетти на кухне. Тем вечером они вплотную приблизилиськ тому, чего так страшилась Грейс, – впервые за все это время. Но в концеконцов она сказала, что надо повременить еще чуть-чуть. У Грейс были как раз«опасные дни», вовсе не так хотела она начать их отношения. К тому же за неделюничего не переменится. Грейс казалось даже, что так будет еще лучше.

Она всю неделю переживала по поводу предстоящей съемки, ейотчаянно не хотелось становиться центром внимания и уж тем более – сексуальнымобъектом. Ей нравилось работать в агентстве с моделями, но стать одной из них –Боже упаси! Ведь на эту съемку она согласилась только ради Маркуса. И еще длязабавы. Он все на свете делал весело – таким она его знала. И вот в субботу онапоявилась на пороге его студии ровно в десять утра, как и было договорено.Накануне она провела вечер в клинике, работала допоздна и сильно вымоталась.

Маркус успел сварить кофе и подготовить всю аппаратуру. Всамом центре студии красовалось внушительных размеров кресло, обтянутое белойкожей, – на него был небрежно наброшен белый песцовый мех. Все, чего хотелМаркус, – это чтобы Грейс небрежно уселась туда в джинсах и белой майке.Он попросил ее распустить волосы, потом уговорил сменить майку на одну из егокрахмальных белых рубашек и постепенно умолил даже расстегнуть пару пуговиц. Ихотя с каждым кадром количество расстегнутых пуговиц увеличивалось, все снимкибыли невинными и скромными. А Грейс диву давалась – как, оказывается, все этозабавно! Он раз сто заставлял ее менять позу, поставил изумительную музыку, акаждый щелчок камеры ласкал слух.

К полудню они еще не закончили – Маркус предложил ей бокалвина и посулил необыкновенно вкусный домашний обед.

– Ты хорошо знаешь пути к сердцу девушки, –рассмеялась она.

Маркус остановился и погрустнел.

– Если бы так. Я столько сил потратил, – призналсяон.

Грейс вспыхнула и потупилась, а Маркус щелкнул затвором изаявил, что сделал лучший, по его мнению, кадр. Шерил будет в восторге.

– А я приблизился… к твоему сердцу, Грейс? –прошептал он чувственно.

Девушку словно затопила теплая волна. От вина у нее слегкакружилась голова – она вспомнила вдруг, что в спешке забыла позавтракать. Глупобыло пить на пустой желудок, но Маркус уже успел вторично наполнить ее бокал, аон был уже наполовину пуст! Она никогда не пила днем и теперь поражалась,насколько крепким оказалось безобидное на вкус вино. И тут Маркус смущеннопопросил ее снять джинсы, уверяя, что его рубашка достаточно длинна. И вправду,рубашка была ей почти что до середины бедер, но Грейс все равно воспротивилась.Но в конце концов, когда Маркус вновь клятвенно пообещал не показыватьфотографий Шерил, она стянула джинсы и откинулась на спинку, утонув в беломмеху, – ноги ее были обнажены, а рубашка расстегнута до самой талии. Ногруди видно не было. Грейс чувствовала, как медленно проваливается в сон,раскинувшись на кресле, а когда очнулась, то почувствовала, что Маркус целуетее, а его руки ласкают ее тело. Странно – она отчетливо ощущала его губы ируки, но продолжала слышать щелчки фотокамеры и видеть вспышки. Но она непонимала, что происходит, – все кружилось и летело куда-то, она тозасыпала, то просыпалась. Ее подташнивало, но она не в силах была шевельнуться,остановить то, что происходило, подняться и даже открыть глаза. А Маркуспродолжал целовать ее, затем она ощутила его прикосновение – на мгновение ееохватил знакомый леденящий ужас, но, открыв глаза, она поняла, что все это ейпросто приснилось. Маркус стоял перед ней, глядя на нее с улыбкой. Во рту уГрейс пересохло, и еще эта странная тошнота.

– Что происходит? – Она плохо себя чувствовала, ейбыло плохо и страшно, а перед глазами плавали какие-то пятна, но Маркус лишьсмеялся.

– Думаю, просто вино сделало свое дело.

– Мне очень жаль. – Она чувствовала, что умирает,но когда он опустился на колени рядом с ней и жарко поцеловал ее, у нее вновьзакружилась голова. Как это было приятно… Странное чувство: она хотела, чтобывсе это кончилось, она хотела остановить его – и не делала этого…

– А я ничуть не жалею, – зашептал Маркус, дыша ейв ложбинку между грудей. – Ты великолепна, когда пьяна.

Грейс откинулась на спинку кресла, закрыла глаза и тут жеощутила жаркое прикосновение его языка к животу. Он скользнул ниже, к трусикам,проник внутрь и… глаза девушки широко раскрылись, и она подпрыгнула. Она немогла!

– Ну-ну, детка… пожалуйста… – В самом деле, сколько емуеще ждать? – Пожалуйста, Грейс… ты нужна мне.

– Я не могу… – хрипло прошептала она, уже желая его, нострашась позволить ему овладеть ею.

В ее сознании ожило воспоминание о той самой ночи, когдаумер ее отец, – и комната поплыла перед ее глазами. Вино и впрямь сделалосвое дело… ее отчаянно затошнило, но она боялась в этом признаться. РукиМаркуса ласкали ее тело, проникая туда, где уже долгие годы никто ее не трогал– никто, кроме отца…

– Я не могу, – сказала она вновь. Но не могланайти в себе сил, чтобы остановить его.

– Господи, но почему? – Впервые за все время ихзнакомства Маркус вышел из себя, и тут она почувствовала, что куда-топроваливается…

Когда она пришла в себя, он лежал рядом с ней на огромномкресле, покрытом белоснежным мехом, и был совершенно обнажен. На ней все ещебыли его белая крахмальная рубашка и трусики, а Маркус улыбался. Ее затопилатемная волна ужаса. Она ничего, ровным счетом ничего не помнила! Не знала, какдолго была без сознания, чем они занимались, но, очевидно, что-то произошло.

– Маркус, что случилось? – Испуганно спросила она.Ее знобило, и она запахнула на груди рубашку.

– Хочешь знать, бэби? – Маркус, казалось,веселился – да что там, он просто смеялся! – Ты была изумительна, детка!Незабываема! – Говорил он непривычно холодно, злобно и жестко. Маркус былнеузнаваем.