– Должно быть, из табора, – припомнил я скопище разномастных фургонов на одном из окраинных пустырей.

– Откуда еще? – фыркнул Микаэль. – Понятно, что из табора.

Мы поехали дальше, и очень скоро дома расступились, а дорога вывернула на широкую набережную, если так можно было назвать облицованный каменными плитами склон глубокого оврага, по дну которого тек не очень-то и полноводный ручей. Впрочем, пренебрежительно относиться к горным речушкам не стоило – белесые отметины ясно указывали, как сильно все меняется здесь в полноводье.

По переброшенному на другой берег каменному мосту ехали телеги и кареты, мы влились в общий поток и без особых проволочек перебрались на соседний холм. Собственно, на таких вот не слишком крутых возвышенностях и был выстроен весь Риер. Минут через пять широкая дорога уперлась в площадь Святого Арне и пропала, рассыпалась на полдюжины узеньких и кривых переулочков. Перед папертью одноименной церкви собралась небольшая толпа зевак, возвышавшийся над ними уличный проповедник что-то вдохновенно вещал о всепрощении и братской любви. На площади вообще оказалось на редкость многолюдно: стояли шатры и палатки, жарились сосиски и вафли, подогревался в чанах глинтвейн, разливалось из бочонков пиво. Прямо за проповедником рабочие споро возводили декорации для какой-то мистерии, а значит, намечался церковный праздник не из последних. Едва ли подобным размахом собирались почтить память местного праведника, все же небесным покровителем города издревле считался святой Якоб.

Я задумчиво потер переносицу. Обретение веры приходилось на день весеннего равноденствия, а Явление силы – на летнее солнцестояние… Ага! Я едва не хлопнул себя ладонью по лбу. Доказательство истины! Первый диспут пророка с солнцепоклонниками, на котором он не оставил от доводов язычников и камня на камне!

Удивительное дело, но с датировкой этого события никаких разночтений не возникало – о нем упоминалось сразу в нескольких хрониках, а вот касательно точного числа снисхождения на пророка откровения и первой серьезной стычки с язычниками теологи спорили до сих пор. Негласно властвовала точка зрения, что иерархи церкви просто решили не оставлять на откуп солнцепоклонникам столь значимые даты, но озвучивать ее прилюдно полагалось дурным тоном. За такое и епитимью наложить могли, а то и плетей всыпать, если за языком не уследил кто-то из простецов. У мессиан так и вовсе…

К слову, о мессианах! Я велел Микаэлю придержать жеребца и прислушался к разглагольствованиям проповедника. Говорил тот воистину удивительные вещи. Правильные, но странные. Что Вседержитель любит всех нас и не должно назначать себе врагов из разряда единоверцев, пусть даже те упорствуют в своих заблуждениях и ставят между собой и небом неких посредников. Напрямую о понтифике и догматиках ничего сказано не было, но не требовалось иметь семь пядей во лбу, дабы понять, куда дует ветер. Вот так дела! Раньше их кроме как еретиками и не называли вовсе!

Только и оставалось, что покачать головой. Интересно. Сказал бы даже – интересно чрезвычайно…

3

Риерское отделение Вселенской комиссии по этике занимало особняк в одном из самых престижных районов города в трех кварталах от церкви Святого Арне. Изрядных размеров территория была обнесена высокой каменной оградой с коваными пиками поверху, внутри был разбит сад, а на заднем дворе, помимо конюшни и каретного сарая, обустроили мастерскую с кузней и мыльню. Приезжих магистров размещали во флигеле, съестные припасы для кухни хранились в амбаре и на леднике.

Когда мы под цокот копыт по мостовой поскакали вдоль забора, Уве даже присвистнул от удивления. В Мархофе, да и в Рёгенмаре о подобном размахе и речи не шло. Ничего удивительного, впрочем, в этом не было: Риерский университет являлся одним из наиболее крупных во всех северных провинциях, и в городе проживало превеликое множество ученого люда. Штат местного отделения Вселенской комиссии лишь незначительно уступал столичному, и потому маркиз цу Рогер, не желая поощрять излишнюю автономность, неизменно поручал расследования наиболее резонансных преступлений доверенным следователям со стороны, да еще время от времени присылал для проверок магистров-ревизоров. Сеньору Белладонну такое положение дел несказанно раздражало, и зачастую соперничество между ее подчиненными и приезжими коллегами переходило все границы разумного. Я успел почувствовать это на собственной шкуре.

Просторный бульвар у ворот еще больше расширился, образуя полукруглую площадь. Прямо напротив располагалась стиснутая соседними домами таверна, именовавшаяся окрестными обитателями не иначе как «Под свиньей», – название пошло от горельефа, изображавшего матерого кабана. В свою очередь, видневшийся из-за деревьев фасад особняка Вселенской комиссии украшали семиконечные звезды, и потому обиталище моих коллег получило название «Звездный дом», а сами они были прозваны каким-то местным острословом «звездочетами».

У коновязи таверны помахивали хвостами и прядали ушами три мощных жеребца, их хозяева прогуливались рядышком, и по виду это были сущие бретеры: битые жизнью и жилистые; полы плащей топорщились из-за висевших на боках шпаг. Мы с Микаэлем уставились на них во все глаза, удостоились в ответ пары ленивых взглядов и немного успокоились. Эти – не по наши души.

Ворота стояли открытыми, при них дежурили двое нестарых еще мужчин в ливреях и при оружии. Демонстрации служебного перстня вполне хватило, нам разрешили проезжать, не став донимать расспросами.

В отделении я первым делом отправился в кабинет начальника канцелярии, начал доставать документы, но необходимости в них не возникло: меня узнали.

– Магистр вон Черен! – Бледный худощавый сеньор в неброском платье и с замаранными чернилами пальцами скупо поклонился и уточнил: – Вы к нам по делу?

– Хочу повидаться с маркизой цу Лидорф, – прямо ответил я.

– Увы, ее светлости нет на месте. Провести вас к магистру Вагнеру?

Говорить с заместителем Адалинды мне было совершенно не о чем, так что я покачал головой и спросил:

– Когда ожидается ее светлость?

Клерк явственно замялся.

– Видите ли, магистр, – неуверенно произнес он, – ее светлость уже некоторое время занята делами личного характера и все текущие вопросы…

Я поднял ладонь, прерывая собеседника:

– Благодарю! Тогда нанесу личный визит.

Клерк перевел дух и улыбнулся, даже не пытаясь скрыть облегчения. Ничего удивительного в такой реакции не было: мой последний визит сюда… не задался.

Я покинул здание, а когда мы поскакали по буковой аллее обратно к воротам, Микаэль сорвал с куста молоденький листочек и растер его меж пальцев.

– Весна-весна! – протянул он. – Принюхайся только, Филипп! Весной пахнет!

Так и было. В городе этого не ощущалось, но даже в столь небольшом парке витал аромат прогретой влажной земли и распускающихся почек.

– Чему ты удивляешься? – фыркнул я. – Лето на носу!

– Да какое тут на севере лето? – отмахнулся маэстро Салазар.